Право на месть
Шрифт:
Я ищу забвения, но вместо этого вижу сон. Сон в великолепных, живых красках лучшей кинопленки; и пока я нахожусь там, все прекрасно.
Во сне я держу Даниеля за руку. Она мягкая, маленькая и теплая, его пальцы крепко вцепились в мои, как это обычно делают малыши, он поднимает голову, смотрит на меня и улыбается. Мое сердце разлетается на тысячи радужных кусочков счастья, я наклоняюсь и целую его. Его пухленькие щечки такие гладкие, кожа мягонькая, губы на холоде порозовели, и он удивленно хихикает, когда мои губы громко чмокают его в щеку, а глаза светятся любовью. Его глаза похожи на мои, но в них серые и зеленые крапинки, и я в них вижу, что я для него – все на свете.
Другой рукой
Я чувствую, как что-то стучится в мое подсознание, темная истина – от нее не отмахнешься даже во сне. Пропадет вовсе не Кролик Питер. Эта маленькая ручка, которую я держу в своей, будет холодной и неподвижной и никогда больше не потянется ко мне – но я прогоняю эту мысль и веду Даниеля в маленький парк с обшарпанными качелями и каруселями, краска на них настолько отшелушилась, что ржавчина металла во влажный день остается на одежде, но Даниель визжит от радости при виде карусели. Ему два с половиной, и он не видит ржавчины, разрушения, чего-то нелюбимого. Он видит только хорошее. Он и сам хороший.
Даниель вырывает руку из моей и вместе с Кроликом Питером несется к качелям. Я бегу следом, но чуть позади, потому что мне нравится смотреть, как двигается его маленькое тело, такое сладкое и неуклюжее, ограниченное в возможностях его тесной курточкой. Он оглядывается через плечо на меня, и мне хочется навечно запечатлеть эту картину, чтобы вспоминать, когда он станет подростком, а потом мужчиной и это все исчезнет.
Идеальный сон. День в парке. Любовь всеохватная. Чистая. Такая сильная, что она чуть не душит меня, пузырится из моих пор, так ее много. Она ничем не ограничена. Никаких барьеров вокруг нее. В этот момент в мире не существует никакого зла, и, я думаю, если бы я позволила любви забрать меня, то превратилась бы в чистый луч света, направленный на Даниеля.
Я просыпаюсь, мучительно дышу в подушку, цепляясь за гаснущие фрагменты сна, тщетно надеясь ухватить один из них, пройти по нему назад, взять эту маленькую руку и никогда не выпускать. После сна всегда одинаково. Боль такая, что умереть хочется, мучительная потребность вернуться и спасти его. Я пытаюсь думать об Аве, моей идеальной девочке – ребенке, который появился после, – пребывающей в неведении, свободной, замечательной и не запятнанной миром. Она здесь и живая, и я люблю ее всем тем, что осталось от моего сердца.
Может, любовь к Аве только все ухудшает, если только такое возможно. Я думаю о кролике в бачке. Это не Кролик Питер. Я знаю. Я знаю, где Кролик Питер.
Кролика Питера похоронили вместе с Даниелем.
Я не знаю наверняка, что там в пунше, но смесь какая-то адская. Фруктовый сок, лимонад и водка, принесенная Андж, а еще бутылка «Бакарди», которую добавила Джоди из шкафчика с выпивкой ее матери. Джоди считает, что мать даже не заметит потери, но я в это не очень верю. Когда Джоди выливала всю бутылку, на ее лице появилось такое свирепое выражение, что я подумала: нет, ее мать определенно все заметит, когда вернется из Франции. А Джоди типа хочет затеять ссору. Стремно, насколько не похожи наши матери. Мать Джоди всегда отсутствует, а моя просто вцепилась в меня и не отпускает. «Клуб стремных мамаш» – так мы это называем.
В голове у меня гудит. Перед этим мы выпили сидра в пабе, а сейчас я пью второй бокал пунша. Еще немного – и я буду пьяная в стельку, а в таком состоянии, наверно, лучше всего и сделать это. Потерять ее.
Я полулежу на кровати, моя голова прижимается к стене. Мама с ума бы сошла, если бы увидела меня сейчас, – на кровати подружки с моим типа бойфрендом. Она уже прислала эсэмэску, проверить, все ли мы в доме. Я отключила звонок. Представить только, если она позвонит посредине действа! Слава богу, ее хоть сегодня нет дома. Она редко выходит куда-нибудь, а потому я чувствую себя виноватой, оттого что хочу жить собственной жизнью, но я последний год или около того растягивала пуповину и хочу, чтобы теперь она порвалась, хотя я и чувствую постоянно, что она хочет затянуть меня назад.
Я все еще немного испугана тем, что видела тогда. Одного чумового питья вина в кухне было более чем достаточно, чтобы заволноваться, так еще и мама вошла ко мне посреди ночи и смотрела на меня, а я делала вид, что сплю. С чего это она? Я чувствовала себя неловко, словно мир вдруг зашатался под ногами.
Я делаю большой глоток пунша, и в это время слышу через коридор, как в туалете спускают воду. Мое сердце начинает биться чуть чаще. Трахаться. Я буду по-настоящему трахаться. На мгновение я ощущаю совершенно иррациональное желание оказаться рядом с мамой. Поэтому я делаю еще глоток. Уж меньше всего сейчас мне нужна она. Я больше не ребенок. Я женщина. Он все время это говорит.
– Ты в порядке? – спрашивает Кортни, входя в гостевую спальню Джоди.
Он начинает возиться со своим телефоном, извлекать из него мелодии. Я улыбаюсь ему, делая еще глоток. Пунш слишком сладкий, но мне плевать. Я хочу нажраться, а для этого нужно пить и не есть. Нервничает ли он, спрашиваю я себя. Наверное, нет. Если все истории про него не врут, то Кортни делал это тысячу раз.
Я думала, буду сильно волноваться, но никакого особого волнения не чувствую. День был тяжелый, я устала, могла бы сейчас лечь, свернуться и уснуть. Я сегодня рано пришла в тренажерный зал, а потом, когда ноги и руки у меня начали дрожать и болеть, заставила себя еще час плавать. В десять я встретилась с Андж, чтобы она могла купить что-нибудь новенькое из одежды. Что-нибудь в обтяжку, конечно. Анджелу обслуживали в барах с ее двенадцатилетия. Анджела с ее сиськами, вся выряженная, иногда выглядит старше Джоди.
Я чувствую горячий и влажный рот Кортни у себя на шее, его руку на моем бедре. Вот оно. Я словно сама не своя: я здесь, и меня здесь нет. Мое тело присутствует, а разум нет, я как бы наблюдаю за собой с высоты и думаю: давай уже! Дыхание у меня становится все тяжелее, хотя на самом деле я еще не завелась. Это механическая реакция. Находиться рядом с Кортни означает, что я не могу не думать про него. Сегодня сообщений не было. Он сказал, что будет занят, но, как бы ты ни был занят, всегда найдется минутка, чтобы отправить «привет», верно ведь? Ну, чтобы я знала: он обо мне думает.
Рот Кортни находит мой, и я услужливо раздвигаю губы, и наши языки пробуют друг друга на вкус. Он, по сравнению с другими парнями, с которыми я гуляла, умеет хорошо целоваться, но сегодня это похоже на вторжение.
Почему он не прислал мне ни словечка?
Ладонь Кортни на моем бедре становится жестче. Я должна сделать это. У меня нет выбора – все ждут. Может, они там, внизу, смеются, болтают и танцуют, но в глубине души спрашивают себя, сделали ли мы уже это. Мне будет больно? Буду ли я чувствовать себя другой после?