Право на пиво
Шрифт:
— Или под Новый год, если теща под елкой, — ляпнул зачем-то Глотов. — Серега, а давай поглядим чего это там. Давай!
— Ну и давай, — согласился я, взял сумку с «Оболонью», букет цветов и шагнул к призывно светящейся Двери.
В общем, признаюсь я вам честно, зря мы туда вошли. Во-первых, жара там как в бане. А во-вторых, воняет в некоторых местах так, что глаза на лоб лезут. Но пейзаж ничего, красивый и в меру странный: грибочки малинового цвета, большие, величиной с пятиэтажный дом, за ними бугры начинаются, блестящие, будто
Пошли мы с Пашкой по дорожке мимо этих здоровенных грибов, мимо зарослей, одетых клочками синей шерсти, и мимо красных пальм с какими-то шарами на верхушках. Идем, сами на Дверь оглядываемся — вдруг захлопнется, оставит нас навсегда в чужеродном мире. Только любопытство было выше всякого страха, шли мы дальше, обливаясь потом и морща носы от неблагодатного наполнения воздуха. Когда добрались до бугорков тех стеклянных, Павел заметил, что рядом из земли то ли ветка, то ли проволока толстая торчит, а на ней — штуковины вроде дамских бус с разноцветными камушками и крошечными непонятными знаками.
— Удивительные штучки, — восхитился Глотов и, хитро покосившись на меня, предложил: — Возьмем, а? Исключительно, как память об ином мире.
— Чего ж не взять. Зинке подарю, комплектом к духам и букету, — согласился я, не видя особых препятствий.
Пашка из-за пояса пассатижи вынул и давай эти бусы откусывать. Пока он откусывал, я их разглядывал, удивляясь чужепланетной ювелирной работе, разглядывал и рассовывал по карманам.
Когда на проволоке бус осталось немного, случилось совсем непредвиденное. Один из стеклянных бугров дернулся, заскрипел и отъехал в сторону. Выскочило из образовавшегося отверстия трое коротышей. Каждый ростом метра с полтора, все лысые, лица зеленые, уши огромные — видно по всему, народ не наш. Выскочили, галдят о чем-то и в нас пальцами тычут.
Я перепугался крепко, хотел броситься к Двери, которую было едва видно за местной порослью, но пересилил себя и говорю им:
— Привет, дорогие братья! Мы к вам с планеты Земля с целью исключительно дружеской и познавательной!
После моих слов ушастые еще больше всполошились. Какой-то приборчик достали, верещат будто голодные поросята.
— Эй, мы с Земли! Земляяяяяяяя! — попытался объяснить им Пашка, рисуя пальцем в воздухе круг и поднимая руку к небу. — Вот, черти! Не понимают. Тупые, наверное, — заключил он после третьей попытки контакта и стал пятиться к тропе.
Тем временем, наши братья по разуму приборчик свой настроили, нацепили его на шею старшему, как выяснилось потом, и обратились к нам на вполне понятном языке:
— Эй, безухие! Чего вам здесь надо?! Вы нарушили границы территории Бербенбом и подлежите расчленению!
— В смысле «расчленению»? — Павел вопросительно глянул на меня, и когда через мое трагическое молчание до него дошел смысл сказанного зеленым, ноги Глотова ослабли, и рухнул он с возгласом: — Братья, помилуйте! За что?!
— Надо так, — глухо ответил старший из братьев и подошел
— Пивка хотите? — робко предложил я. — Пивка… — и щелкнул себя пальцем по шее.
— Угрожаешь, безухий? — Гуманоид нахмурил тонкую, подвижную будто червяк, бровь.
— Что вы! При нашем-то миролюбии! — поспешил я успокоить его. — Просто пивка ради праздничка…
— Дринк! — пришел на помощь Пашка. — Бир гуд дринк-дринк! — Он открыл рот, тыча туда большим пальцем, потом наклонился к сумке, на которую косился чертов инопланетянин, и проворно достал прохладную бутылку «Оболони».
— Мудрейший Крюбрам, он нам выпить предлагает, — догадался второй зеленомордый, стоявший за старшим. — А что? Я согласен. Испытаем их продукт.
— Потом, — сказал мудрейший Крюбрам, но бутылку у Павла взял. — Потом… после расчленения. Нет, лучше гермутации — с этими словами он усмехнулся почти по-человечески, извлек из-за спины устройство, похожее на крошечную дрель. — С тебя начнем, — мудрейший направил острие в сторону Глотова.
— Братцы! — Павел на секунду застыл от страха и осознания всей межпланетной несправедливости, потом завопил и бросился по тропинке, приведшей нас сюда.
Я бежал за ним, высоко подпрыгивая и петляя, как сайгак при ружейной пальбе, — фиолетовые разряды из устройства Крюбрама со свистом проносились мимо. До Двери, светящей-я спасительным золотистым отблеском, оставалось меньше половины пути, когда фиолетовая молния настигла меня. Ударила между лопаток и разлилась по телу колючей истомой. В глазах потемнело, весь мир стал окутываться в синеватые тона, превращаясь в огромную трагическую гематому. Мои ноги передвигались медленнее, будто укорачивались. И весь я сам стремился к земле, но все же бежал, бежал изо всех сил, матерясь и размахивая букетом гвоздик.
Я влетел в овал Двери в самый последний миг — она тут же захлопнулась, оставив в воздухе слабое мерцание и резкий запах озона.
— Все! Все, Сережка! Спаслись, брат! — запричитал Глотов, обнимая обувную полку. — Изуверы космические! Расчленить меня! — он со стоном выдохнул и, еще подрагивая от пережитого, повернулся ко мне.
Лицо его отчего-то потемнело, а глаза выпучились, словно предстало перед ним явление удивительное и страшное.
— Серега… — с осторожностью произнес он. — Нет, ты не Серега… — Павел попятился, шаря рукой на рабочем столе, нащупал ручку молотка.
— А кто же? — вырвался у меня справедливый вопрос. Тут же в моем растревоженном идиотским приключением сознании возникла мысль, что Глотов в чем-то прав: уж слишком свободно сидел на мне костюмчик, рукава куртки неестественно удлинились, и в ботинках образовалось свободное место. Чувствуя себя совсем неуютно, я закатил один из рукавов и вскрикнул, увидев трехпалую кисть, больше похожую на клешню.
— Паша! Паша! — взмолился я, мучаясь догадками о произошедшем, постепенно догадываясь и содрогаясь от ужаса положения. — Это я — Сергей Томин. Рыбалку на Белой помнишь? Шашлыки на даче Сарычева? А Зинку мою?