Право на возвращение
Шрифт:
Годом позже Тель-Авивский университет пригласил Хартога продолжить свои исследования в их лабораториях и вести занятия со студентами. Браму было предложено сделать выбор — поехать с отцом или остаться в Амстердаме, в «приемной» семье. [20] Почему-то Хартог был уверен, что одиннадцатилетний ребенок способен сделать верный выбор. Брам любил отца, но боялся его. Мысль о том, чтобы остаться в Голландии совсем одному, казалась ему кошмарной, но и служить для отца источником постоянных разочарований тоже не хотелось. Брам считал: он должен остаться в Амстердаме, чтобы не огорчать отца своими провалами, помочь ему освободиться от скорби, связанной с кончиной жены, и от досады, вызванной слабыми успехами сына. На каникулы Брам прилетал в Тель-Авив, спал на разъезжающейся раскладушке в «гостевой» спальне, служившей Хартогу кладовкой, часами молча сидел возле отца и — обыгрывал
20
В Голландии, если родители уезжают надолго в связи с работой, заботы о ребенке временно берет на себя «приемная» семья.
Хартогу хотелось ввести мечтателя-сына в мир науки, а Брам удивлялся, почему отец никогда не учил его играть в шахматы. Только во время каникул в Тель-Авиве он понял: его отец, гениальный ученый, просто не умеет играть. С легкостью разбираясь в сложнейших расчетах, Хартог был напрочь лишен таланта к шахматной игре — слабость, по-настоящему бесившая его («Я просто не заметил, просто не заметил», — жаловался отец, когда Брам прорывал его оборону). Брам же строил игру на чистой интуиции. Он всматривался в возникающие на доске композиции и передвигал фигуры, следуя логике развития событий. Когда Браму впервые удалось обыграть отца, он с изумлением понял, что тот абсолютно не в состоянии контролировать игру, и с тех пор, не желая упускать случая, постоянно уговаривал Хартога «сгонять партию». Удивительно, как по-рыцарски переживал Хартог поражения. Сбивая с ног своего короля и качая головой, он шутил:
— Ты победил, Брам. Куда мне до тебя с моей Нобелевкой! Ты гораздо сильнее.
И наставал — на несколько мгновений — звездный час Брама. В эти мгновения рядом с иронией появлялась нежность, которой Браму так недоставало. В эти мгновения он мог быть уверен: папа его любит.
Ему хотелось плясать от радости на берегу моря: папа гордится его успехами! Но счастливые мгновения проходили, Хартог быстро забывал о своем поражении, и Браму приходилось снова усаживать его за доску, чтобы продемонстрировать непослушному отцу свои феноменальные способности.
Браму не удавалось достичь блестящих успехов в математике или физике, потому что он любил истории. А значит, Историю. И до прохождения обязательной в Израиле армейской службы успел закончить университет — всего за три года. В процессе научных изысканий он набрел на идею, ставшую темой его дипломной работы, а благодаря связям отца смог добраться до документов, из которых следовало, что на самом деле история еврейской оборонительной войны должна быть частично переписана. Браму удалось доказать, что сионистские лидеры еще с тридцатых годов были нацелены на размежевание с арабским населением. Хартог, убежденный сионист старого закала, нашел бессмысленными и опасными результаты работ Брама, но вовремя понял, что сын совершил открытие в своей области. Можно наконец пожелать ему удачи и испытать законную гордость.
Брам преподавал современную историю Ближнего Востока — историю, полную умышленных и нечаянных убийств, путчей и геноцида, коррупции и ограблений. Иногда он недоумевал, как можно, зная все это, продолжать верить в мирный процесс и считать местных жителей чудесными людьми, лишь немного подпорченными гордыней, властью и деньгами.
Сегодняшние двухчасовые занятия он начал с рассказа об Абдул Насере, [21] легендарном правителе Египта, которого современные египетские начальники, без сомнения, повесили бы, и попытался объяснить, почему многие египтяне и другие арабы до сих пор поклоняются Насеру. Потом перешел к фашистско-сталинской истории происхождения иракской и сирийской партии Баас. [22]
21
Автор имеет в виду Гамаль Абдель Насера (1918–1970), второго президента Египта, в годы Второй мировой войны сотрудничавшего с Германией, позже инспирировавшего революции в Алжире, Ливии, Ираке и Йемене, создавшего Палестинскую Организацию Освобождения и Движение Неприсоединения.
22
Баас (Партия арабского возрождения) создана в Дамаске в 1940-х годах как арабское националистическое движение на основе идей, почерпнутых в Германии. Цель — объединение арабских государств. В Сирии и Ираке партии удалось прийти к власти (при несомненной помощи советских «советников»).
Несколько студентов, задержавшись после лекции, обсуждали с ним американскую оккупацию Ирака — обсуждать, собственно, было нечего, и так ясно, что Бушу не получить того,
— Брам, мне надо с тобой поговорить.
— Прямо сейчас?
— Да.
— Я должен готовиться к лекции.
— Значит, не подготовишься.
— Как это — «не подготовишься»? Рахель, что случилось?
— Сам догадайся.
— О чем я должен догадаться?
— Он — режиссер, да? — предлагает мне главную роль в своем новом фильме. Мне и хочется и не хочется, понимаешь?
— Думаю, что да, — в замешательстве отвечал Брам.
— Мне не хочется играть в кино, но я знаю, что у меня здорово выходит, понимаешь? Такая работа подходит мне. Но я стараюсь задавить в себе это. А он — режиссер — уже получал призы в Каннах и Венеции. Жутко талантливый. И все-таки я не хочу этим больше заниматься. Я не актриса, я детский врач. Мы об этом уже говорили. И ты должен мне все это снова повторить. Нет, ты должен повторить все это сто раз. Ты можешь приехать, милый?
— Куда?
— Давай встретимся на полпути, у детского сада. Если ты приедешь раньше, подожди меня, ладно?
Рахель права. Она — прирожденная актриса. Едва войдя в полный народу ресторан, она привлекает к себе общее внимание. За столом с друзьями она — естественный центр компании; обсуждая проблемы Ближнего Востока, опьяненные вином и ее красотой, они ловят ее поощрительные взгляды.
Брам забрал Хендрикуса у Лилы, своей секретарши. Щенок успел уже освоиться с ней и возмущенно запищал, когда Брам засунул его в сумку.
— Ты его выводила?
— Нет. А надо было?
Лила — маленькая, кругленькая йеменская еврейка, по-матерински заботилась обо всех и обладала слоновьей памятью. Портила ее только медлительность. И неспособность принимать решения.
Уже стоя в дверях, Брам спросил ее, как часто надо выводить собак.
— Кажется, три раза в день. А утром он гулял?
Как раз этого Брам и не знал.
— Он у тебя тут ничего не сделал?
— Нет.
— Значит, утром он гулял.
Возле университета стояло несколько такси, и Брам решил взять машину, чтобы поработать в дороге. Но так и не смог сосредоточиться, лихорадочно обдумывая, как совместить переезд в Принстон с работой актрисы. Рахель придется много разъезжать, во время съемок месяцами жить в отелях, и в один прекрасный день она влюбится в кого-то, кому найдется место в сумасшедшей жизни кинозвезды. Наверное, она права, от предложения придется отказаться.
Мимо его такси промчалась, истерически сигналя, машина «скорой». Хендрикус задрожал всем телом, напуганный первым в своей жизни столкновением с «Маген Давид адом». [23]
Море было близко, и от сырости все становилось липким: воздух, которым он дышал, сидение такси, собственные подмышки.
Следя вместе со щенком за пролетевшей мимо «скорой», Брам вдруг понял, что их с Рахель отношения не сбалансированы: принимая предложение Йохансона, он даже не подумал о ее чувствах и амбициях, о том, как может его решение отразиться на ее жизни. А от Рахель ожидал, что она будет в первую очередь учитывать интересы семьи. Он осознал, что утренний разговор с режиссером может подтолкнуть ее к тому, чего он боялся больше всего на свете: Рахель может уйти от него. Она была слишком красива, слишком непредсказуема, слишком эксцентрична для него. Брам не мог понять, почему из бесчисленного множества поклонников она выбрала именно его. Он не был чересчур хорош собой. Не был одним из тех «мачо», что прочесывают израильские кафе и пляжи в поисках особо ценных тел, едва прикрытых обтягивающими топиками и мини-юбочками. Он был интровертом, смущенно держался в стороне и меньше походил на хищника, чем другие мужчины, хотя в мечтах и воображал себя совершающим самые отчаянные эскапады. Может быть, именно поэтому она выбрала его, ожидая ясности, верности и порядочности. И ожидания эти оправдались. Но она-то на самом деле была не только врачом, не только женщиной, ищущей тихой пристани, мечтающей родить ребенка; она была актрисой, жаждущей самовыражения и аплодисментов. Она становилась неуправляемой, когда ей казалось, что он флиртует с другими женщинами, но сама с радостью принимала знаки внимания от посторонних мужчин. Может быть, не стоило так строго ограничивать их светскую жизнь. Через несколько недель после публикации его исследований, в которых сравнивалась жестокость обеих сторон в конфликте 1948 года, они были приняты в круг левых художников, писателей и киношников. В этом кругу Рахель блистала. Она была не только Чертовски хороша собой, у нее были, с их точки зрения, верные взгляды по всем вопросам.
23
Израильская служба «скорой помощи», на машинах которой нарисована красная звезда Давида.