Православие и творчество (сборник)
Шрифт:
Самая великая история любви в истории человечества – это история любви Бога к людям. Самое чудовищное предательство в истории мира – это предательство Бога человеком.
О том, что случилось с Иудой, спорят богословы и каждый из нас: вечное «как можно было?» и безответное «а я бы устоял?». История размышлений о предателе – попытка осознать, понять, а иногда и оправдать степень человеческой слабости перед «проклятой» свободой воли. Свободой любить и свободой предавать…
Воистину – есть в евангельском сюжете об Иуде нечто, слишком глубоко затрагивающее нас самих, слишком очевидно имеющее отношение к нашему собственному существованию и спасению. Проникая в его черты,
…Вот Иуда предает Господа целованием. Он говорит стражникам: Кого я поцелую, Тот и есть (Лк. 22: 47). Истинный смысл Иудиного намерения не может скрыться от Господа: Иисус же сказал ему: Иуда! Целованием ли предаешь Сына Человеческого? (Лк. 22:48). И еще сказал: Друг, для чего ты пришел? (Мф. 26: 50).
Церковные толкователи этого места сходятся в том, что Христос и в этот страшный момент продолжает заботиться о предателе, вразумляя его любовью: не обличая его, не выказывая к нему никакой нравственной брезгливости, он все еще называет его «другом», не отвергает целования, но принимает его, хотя и кротко упрекает бывшего ученика за то, что он «знак любви делает знаком предательства» (Евфимий Зигабен. Толкование на Евангелие. С. 336).
«Это действие, обыкновенно употребляемое как выражение дружества и любви, употребляемое Иудою как выражение предательства, показывает в Иуде или лукавство – желание и при самом конце скрыть от Иисуса Христа гнусный замысел против него, или крайнюю злобу, насмешливо употребляющую доброе орудие для причинения крайнего вреда, или безсмыслие, не понимающее внутреннего значения употребляемых действий» (Михаил, архим. Толковое Евангелие. Т. 1.С. 503).
Можно, конечно, согласиться с предположениями архимандрита Михаила, допускающими особое коварство, насмешку Иуды, целующего Учителя. Можно также, по аналогии с предательским поцелуем Иоава, представить это таким образом, словно Иуда боялся спугнуть Христа, напротив даже – хотел привлечь Его к себе, удержать Его, пока не подоспеют стражники, выражением своего дружества. Но на самом деле есть в этом предательстве что-то совсем алогичное – некий иррациональный импульс, свидетельствующий о зловещем раздвоении воли, об эмоциональной рассогласованности всего падшего грешного естества…
…Психологический феномен поцелуя Иуды состоит, возможно, в том, что предатель пытался до конца сохранить не только видимость, но и собственное убеждение в том, что он отнюдь не сводит здесь счеты, не питает враждебных чувств к своей жертве – напротив, лично ее, эту жертву он вроде бы и любит, и почитает. Поцелуй необходим предателю как знак самооправдания, который, как он надеется, может успокоить его совесть, удостоверить чистоту намерения, в чем так нуждается его душа, смятенная душа изменника: предать – предал, но ничего дурного как бы и не помышлял, не имел против.
Тот же психологический механизм находим в «Моцарте и Сальери». Сальери, друг, он же – отравитель, не выказывает Моцарту своей враждебности, напротив, откровенно выражает ему свое восхищение: «Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь; я знаю, я». Убийственный яд, сей «последний дар Изоры», называет он «заветным даром любви», преподносимым в «чаше дружбы».
Эта демонстрируемая пелена любви, дружбы и заботы, в которую тщательно драпируется предатель («Берите Его и ведите Его осторожно»), сознательно посылающий своего избранника на смерть, возможно, более красноречиво свидетельствует о его помрачении, одержимости, духовном параличе, чем если бы он стал откровенно объяснять мотивы своих действий и проявлял откровенную враждебность.
Примечания
1 См.: Федотов Г. Трагедия интеллигенции //Лицо России. Paris, 1988. С. 77.
2 Там же. С. 76–77.
3 Там же. С. 75.
4 Ходасевич В. Конец Ренаты // Колеблемый треножник. М., 1991. С. 270.
5 Соловьев Вл. История и будущность теократии // Собрание сочинений. Т.4. С. 243.
6 Протоиерей Василий Зеньковский. История русской философии. Paris, 1989.Т. 2. С. 31–32.
7 Протоиерей Георгий Флоровский. Пути русского богословия. Paris, 1981. С. 316.
8 Там же. С. 314.
9 Соловьев Вл. Кризис западной философии // Собрание сочинений. Т. 1. С. 340.
10 Бердяев Н. Спасение и творчество // Путь: Орган русской религиозной мысли. М., 1992. № 2. С. 19.
11 Там же.
12 Там же. С. 20.
13 См. там же. С. 28–29.
14 Булгаков С. Героизм и подвижничество // Вехи. М., 1991. С. 69.
15 См.: Бердяев Н. Спасение и творчество. С. 23.
16 См. там же. С. 30.
17 Там же. С. 27, 29.
18 См. там же. С. 27.
19 Там же. С. 245.
20 См.: Бердяев Н. Спасение и творчество. С. 166.
21 См.: Бердяев Н. Смысл творчества. Paris. С. 147.
22 См. там же. С. 71, 92,93,99,159.
23 См.: Бердяев Н. Самопознание. Paris, 1989.
24 Цит. по: Протоиерей Георгий Флоровский. Пути русского богословия. С. 459.
25 Бердяев Н. Смысл творчества. С. 13.
26 Бердяев Н. Опыт эсхатологической метафизики // Царство Духа и царство Кесаря. М., 1995. С. 55.
27 Протоиерей Василий Зеньковский. История русской философии.! 2. С. 301.
28 Бердяев Н. Философская истина и интеллигентская правда // Вехи. С. 25.
29 Розанов В. Опавшие листья. (Короб второй) //Уединенное. М., 1990. Т. 2. С. 511.
30 Там же. С. 402.
31 Святитель Григорий Палама. Триады в защиту священнобезмолвствующих. М., 1995. С. 18.
32 Бердяев Н. Самопознание. С. 70.
33 Розанов В. Опавшие листья. (Короб второй). С. 445.
34 Розанов В. Темный лик // Религия и культура. М., 1990. Т. 1. С. 569.
35 Булгаков С. Героизм и подвижничество. С. 67.
36 Там же. С. 73.
37 Бердяев Н. Философская истина и интеллигентская правда. С. 24.