Православное богословие на рубеже столетий

Алфеев Иларион Митрополит

Архимандрит Киприан был человеком Церкви. Глубокую церковность он унаследовал от предков, от детства и юности в дореволюционной России. Последующее пребывание в Сербии, на Святой Земле и в православном «русском» Париже только укрепили в нем те задатки церковности, которые он впитал с молоком матери. Отец Киприан не представлял себе жизни без Церкви:

С годами осознаешь... что в основе всего должно быть духовное направление всего. т. е. чтобы все в жизни было направлено к Богу и Церкви. И радостное, и неприятное, и важное, и повседневное — все должно быть построено на церковном, церковным камертоном проверяемо, церковностью проникнуто. Семейное устроение, воспитание детей, так называемое «счастье», словом, все–все должно быть освещено и освящено церковным светом . [216]

216

Письмо к М. Феннелл от 15.5.1957.

Основой духовной жизни отец Киприан считал молитву: «Нужнее всего нам молитва —

попросту, от сердца, а главное — с любовью. С любовью больше, чем с рассуждением» [217] . «Молитва, конечно, главное наше духовное богатство, — писал он. — Молитвенную стихию стяжать надо» [218] . В эту стихию сам отец Киприан погружался ежедневно: молитва, в особенности литургическая, была главным содержанием его жизни. «Насколько он не любил заседания и комитеты, настолько высшее оправдание и смысл находил в Литургии и молитве» [219] . В памяти друзей и духовных чад архимандрита Киприана навсегда остались богослужения, которые он совершал в храме св. равноапостольных Константина и Елены: «Отец Киприан служил очень сдержанно, сосредоточенно, отрешенно, ясно; не было ни одного лишнего движения. Проповедовал редко, но, когда проповедовал, говорил ярко и сильно. Проповеди его никогда не длились больше трех–четырех минут» [220] . Б. Зайцев называет служение отца Киприана «высокохудожественным», особо отмечая прекрасный голос и музыкальный вкус архимандрита [221] . А отец Александр Шмеман так говорит о служении архимандрита Киприана:

217

Письмо к М. Зерновой от 17.7.1935 (архив автора).

218

Письмо к о. Борису Бобринскому от 27.11.1945.

219

Б. Зайцев. Трудный путь. С. 46.

220

М. Феннелл. Архимандрит Киприан Керн.

221

Б. Зайцев. Далекое. С. 75.

Описать его служение можно одним словом: оно было прекрасно. Прекрасным делала его, прежде всего, всецелая сосредоточенность на главном, всему классическому и подлинному свойственная экономия средств, движений, ритма. Ничего лишнего, никакой мишуры, никакой торжественности ради торжественности, красоты ради красоты, но только красота, которая, достигая совершенства, сама претворяется в иную, высшую торжественность, в иную, подлинную красоту... Каждый жест снова поражал своей осмысленностью и оправданностью, каждый взмах кадила своей всецелой «отнесенностью» к смыслу, и вся служба нарастала и раскрывалась как правда, как небесная правда — сказанная, переданная нам... [222]

222

Протопресвитер Александр Шмеман. Памяти архимандрита Киприана. С. 52-53.

Драматические события, невольным свидетелем которых оказывался архимандрит Киприан, — война, оккупация, освобождение, — не имели для него решающего значения: он жил как бы поверх них, помимо них и вопреки им [223] . Решающим для него было не то, что происходило в мире, но что совершалось в Церкви — в ее богослужебной и молитвенной жизни. Он глубоко переживал церковные праздники, ждал их, готовился к ним. «Праздники Церкви — это грани самоцветного камня», — говорил он [224] .

223

Б. Зайцев вспоминает (Далекое. С. 72-73), как в 1944 году, когда Париж был оккупирован немцами, электричества в городе не было, а за окнами слышались взрывы и канонада, он сидел вместе с отцом Киприаном в доме их общей знакомой. Разговор шел не о войне, не об оккупации, не об опасности плена, а... о св. Григории Паламе: "О. Киприан в особенном подъеме. В нервной этой полумгле прочел нам целую лекцию о св. Григории Паламе. В такой обстановке не впервые ли приходилось ему читать, а нам слушать? Да и воспринимать (под бомбардировку окрестностей). Но воспринимали. И как!"

224

Литургика. С. 99.

Я абсолютно убежден, — пишет отец Александр Шмеман, — и убеждение это основано на пятилетнем постоянном сослужении с отцом Киприаном у одного престола, — что единственной подлинной радостью для него было в этой жизни богослужение, совершение Евхаристии, мистические глубины Страстной недели, Пасхи, праздников. Тут жила вся его вера, вся его — никогда не дрогнувшая — любовь к Церкви, совершенная отданность Ей [225] .

Среди церковных праздников архимандрит Киприан особым образом выделял Пасху Христову и предшествующие ей дни Страстной седмицы. К этим дням он задолго готовился, богослужения этих дней переживал особенно глубоко: «Может быть, и ошибаюсь, — пишет Зайцев, — но думаю, что обычное служение его в храме было скорее прохладно–музыкально,

чем эмоционально... Только на одной службе — выносе плащаницы — силу чувства он не мог или не хотел скрыть... Шествие отца Киприана, согбенного под нетяжкою ношей, в глубоком волнении, чуть ли не с «кровавым потом» на висках — все это чувствовалось как некое таинственное шествие голгофское» [226] . На пасхальной же службе, напротив, отец Киприан совершенно преображался, и пасхальную утреню служил «в каком–то светлом экстазе»: «Он и вообще легко ходил, но тут высокая и тонкая его фигура в ослепительно белой ризе, при золоте света, просто носилась по церкви, почти невесомо. Глаза сияли. Он излучал восторг. Это запомнилось как некое видение иного, просветленного мира» [227] .

225

Протопресвитер Александр Шмеман. Памяти архимандрита Киприана. С. 50.

226

Б. Зайцев. Далекое. С. 77.

227

Б. Зайцев. Далекое. С. 71.

Глубоко переживал отец Киприан и великопостные службы. Одним из его любимых богослужений было «Мариино стояние», совершаемое в четверг пятой недели поста, когда на утрени читается Великий покаянный канон преподобного Андрея Критского и Житие преподобной Марии Египетской. «Всегда служба Великого канона оставляет большую полосу света в душе, но в этом году она особенно мне показалась значительной, — пишет он своей духовной дочери. — Конечно, это увеличивается благодаря изумительному с точки зрения духовной и литературной житию св. Марии Египетской. Думаю, между прочим, и о том, что Ты должна особенно ее оценить» [228] . Архимандрит Киприан был прав: его духовная дочь оценила и навсегда запомнила службы, которые он совершал в начале Великого поста. Много лет спустя она напишет:

228

Письмо к М. Феннелл от 20.4.1945

Потрясающим было чтение отцом Киприаном Великого канона и жития преподобной Марии Египетской на пятой неделе поста. После третьей и шестой песни канона отец Киприан всем нам предлагал сесть и читал житие святой, стоя за аналоем посреди церкви. Текст оживал во всей своей красоте: пустыня, знойное небо, палящее солнце, убегающая фигура святой, ее два разговора со старцем Зосимой, ее причащение из рук старца, ее смерть и погребение, лев, роющий могилу для ее тела [229] .

229

М. Феннелл. Архимандрит Киприан Керн.

Центром всей духовной жизни отца Киприана было служение Божественной Литургии. Ничто — ни болезнь, ни отсутствие транспорта — не могло остановить его, когда надо было служить Литургию [230] . Он не представлял себе жизни без Литургии. «Если бы его лишили служения Литургии, он сразу зачах бы, — говорит Б. Зайцев. — Литургия всегда поддерживала его, воодушевляла: главный для него проводник в высший мир» [231] . Вся жизнь отца Киприана была «настроена» на Евхаристию, подчинена ей:

230

Б. Зайцев. Далекое. С. 72.

231

Б. Зайцев. Далекое. С. 76.

Наше мировоззрение, — пишет он, — должно быть евхаристично, и жить надо в евхаристической настроенности... Иерей, а с ним и все молитвенное собрание и всякий верующий, должен в Евхаристии сосредоточить всю свою молитвенную жизнь. К евхаристической Чаше приносится всякая скорбь и всякая радость; они должны растворяться в Ней. Евхаристия должна обнимать и освящать всю жизнь христианина, его творчество, его дела и порывы [232] .

Для самого отца Киприана «евхаристическая настроенность» означала прежде всего «ненасытимую жажду самому возможно чаще совершать Литургию» [233] .

232

Евхаристия. С. 28.

233

Православное пастырское служение. С. 62.

Священство, — писал он, — состоит именно в этом служении самим иереем, в самостоятельном совершении Божественной Евхаристии, а не в сослужении другим... У священника должна быть эта ненасытная жажда совершения Евхаристии, которая, конечно, нисколько не умаляет его жажды быть причащенным от руки иного (почему именно старшего и сановного?) собрата. Но мистическое чувство, непонятное мирянам, самому приносить Жертву и самому претворять силой Св. Духа евхаристические дары в Тело и Кровь, совсем отлично от чувства и переживания причащения за литургией, совершаемой другим. Можно измерять силу евхаристичности данного священника именно по этому его жажданию служить самому [234] .

234

Православное пастырское служение. С. 62-64.