Правосудие Жнеца, Уайлд Джоанна

Правосудие Жнеца

на обложку

Уайлд Джоанна

Шрифт:

Мои сапоги заставило меня чувствовать себя сильным, высоким и способным.

Вот почему—когда таз налил мне выпить и улыбаясь на меня—я даже не заметил, что художник наблюдает за нами. Я тоже не заметила его после второй напиток, который был действительно больше похож на моего . . . ну, я бы потерял в доме, если честно. (Давайте просто скажем, я чувствовал себя празднично.) Именно поэтому

я совершенно забыл, что Лондон сказал мне о том, чтобы остаться во дворе. Честно говоря, я уже почти забыла про все то—я был пьян, но не совсем такой.

Это было весело. Неудивительно, что Джессика делала это так много.

“Вы хотите пойти на прогулку?” Таз спросил меня после того, как мы говорили, казалось, целую вечность и нет времени на все. Я посмотрел вокруг, понимая, что солнце уже начали устанавливать. Там было гораздо меньше детей, бегающих вокруг. Кто-то зажег костер, и музыка была громче.

– Конечно, - сказала я, чувствуя приключений. Может быть, он поцелует меня. Что бы показать Леви сраные художник Брукс вещь, теперь, не так ли? Просто потому, что он не интересуется мной, не означает, что я не сексуальная и весело.

Таз схватил меня за руку, ведет меня обратно по большой цементный блок, стена, окружавшая внутренний двор к воротам в спину. Она была открыта, но парень, одетый в перспективе сократить стояли на страже, наблюдая за всеми, кто входил и выходил. Я не узнал его, но когда он увидел меня, его глаза расширились. Затем он выхватил телефон и начал писать.

“Это очень красиво”, - сказал я, глядя на широкий луг, который мы нашли на другой стороне стены. За ним землю розы в крутой склон, покрытый деревьями, но здесь он был просто как парк. Великолепно. Там было довольно много палаток и даже еще один костер.

“Мы разбили лагерь там,” таз сказал, кивнув на дальний конец луга. “Позвольте мне показать вам”.

Я поморщился, его слова проникли в мой мозг туман. Мое чувство самосохранения сработали, указываю тихо но настойчиво что уезжаю со странным парнем, в темноте на байкер-участник не может быть ярких ходов.

Дерьмо. Я действительно был превращаюсь в Джессику.

“Мэл, иди сюда”.

Я знал этот голос. Медленно поворачиваясь, я увидел художник, стоя за нами, скрестив руки перед собой.

Он не выглядел счастливым.

• • •

Оглядываясь назад, моя ошибка была давая комплект в дом в тот день. Действительно, с этого момента жду весь день был пиздец, беглые поезда, проносящегося вниз по дорожке в темной пустоте . . . ну, в основном, один очень злой байкер.

Почему художник был пьян, я не имел понятия.

Не как он говорил со мной ни разу за проклятой партии. Я был там в течение нескольких часов, но единственный раз я видел его, он говорил до распутной девки окрашенные-на джинсы и штамп размера бикини.

Не то, чтобы я заботился. Не на всех. Он мог тусоваться с кем бы он хотел, потому что . . . Двойное дерьмо. Его взгляд встретился с моим, горят сквозь меня, и я клянусь, что мир начал вращаться. Я забыл все о таз, как я упал в глазах художника, заворожен. Тогда я понял, что я делаю и заставила себя смотреть вниз, что было не намного лучше. Клянусь, этот человек был сделан полностью из мышц—восхитительные мышцы, которые я мог видеть все слишком ясно, потому что он носил только короткие-рукавами T-рубашка под кожаной Жнецы вырезать. Выцветшие голубые джинсы, покрывали его ноги, прижимаясь к его бедрам, что мои собственные сжимаю. Носить черные сапоги закрывал ноги. Вместе это было слишком много. На протяжении всей вечеринки, я пытался убедить себя, что он не такой сильный или сексуальный—как человек я мечтал об этом каждую ночь. Никто не мог быть.

Кроме того, он совершенно был.

Взгляд художника щелкнул между мной и таз, расчетливый и холодный, как он хорохорился нашу сторону, потому что, видимо, было недостаточно, чтобы выглядеть так сексуально, что мое сердце почти взорвалось. Неа. Он должен был ходить сексуально. Дышатьсексуально.

Я вспомнил каждую секунду я провел с ним в прошлом году, каждое прикосновение, каждый раз, когда я завернулся вокруг его большого, сильного тела, а Харли пульсировала под нами. Он дал мне три едет. Менее чем за тридцать минут . . . И что одного поцелуя достаточно, чтобы отметить меня навсегда.

Я больше хотел в большую сторону.

“Художник”, таз сказал, пугающие меня. Я и забыл, что он был там.

“Таз. Вероятно, следует оставить эти попытки. Она защищена”.

“Она твоя?” Таз поинтересовался удивлен. “Думаю, что она не получала сообщения. Не я притащил ее сюда”.

“Она ребенок. Брось его”.

“Эй, я не ребенок,” я протестовал, возмущался. “Я буду двадцать один в четыре месяца”.