Праздник цвета индиго
Шрифт:
НЭНСИ: Следует помнить, что до начала XVII века «фиолетовых» было очень мало. Их практически не было. Всем заправляли «синие», «бронзовые», «желтые» и «зеленые». Но затем появились «фиолетовые», и их становилось все больше и больше — точно так же как сейчас происходит с Индиго.
Передовой отряд — это «фиолетовые». Понимаете, о чем я сейчас говорю? По существу, каждые два столетия появляется новый цвет. Так и развивается цивилизация. И по-настоящему мощный поток «фиолетовых» начался в XVIII веке. До того их были считанные единицы. Просто сейчас сам ход времени ускорился, и Индиго прибывают намного быстрее, чем было с предыдущими новыми цветами.
"Фиолетовые" —
Вспомните: мы целых две тысячи лет, вплоть до середины XX века, были очень религиозны. Мы даже не пользовались словом «метафизика», хотя его и придумал еще Аристотель. Религия значила для нас намного больше, и даже в середине XX века то, что мы сейчас называем «метафизикой», именовалось «спиритуализмом» — это влияние протестантства, христианской веры. А люди "со странностями", наряду с проститутками, пребывали под надзором полиции нравов. Таким образом, мы превратились в вольных мыслителей и перестали цепляться за Библию — ну, скажем, сто лет назад. А о цветах вообще никто не говорил, и о развитии человеческого разума на этом уровне, и о том, что у нас есть какая-то задача во Вселенной, — об этом тоже никто не говорил. Все мы были просто "дети Божьи".
Итак, перед нами процесс, который теперь протекает намного драматичнее и быстрее, чем когда-либо прежде, Мы все еще держимся за религию и все еще не желаем признать роль самого человека в его эволюции. На протяжении минувшего столетия мы делали квантовые скачки в развитии нашего разума, но сейчас чувствуем себя «неполноценными», поскольку на горизонте появилось нечто новое. Это всегда меня озадачивало — ну почему подобное нас так задевает? Мы просто стали развиваться в ускоренном темпе. Иными словами, линейная направленность нашей жизни стала оживленнее. Сейчас она проявилась. В прошлом ее просто не было. Это была лишь слабая и пологая рябь на воде, и почти никто ее не ощущал. Но сейчас все сравнимо с компьютерами — с их байтами, переключениями и операциями. И мы должны это сознавать. Это интересно!
ДЖЕН: Что ж, пора поговорить о детях. Со времени нашей последней беседы прошло целых два года. Что нового вы можете рассказать о Детях Индиго? Изменилось ли что-то за это время?
НЭНСИ: Я думаю, они начали лучше сознавать, кто они. Как раз сейчас я занимаюсь одним явлением, которое заметила лишь в прошлом году, когда была в Европе. Дело в том, что у гуманистов есть отличительная особенность — кривые зубы. Это, конечно, может показаться смешным. Но у гуманистов и правда часто кривые зубы, рот слишком мал для передних. И мало кому их выпрямляют. Я это заметила. Многие из этих Индиго живут в семьях, где родители не ставят детям скобки — я уж не знаю почему, но меня это удивило, ведь многим из таких детей уже 16, 17, 18 лет, даже 20–22. Но и у тех, кто помладше, я это тоже видела. Не знаю, будут родители ставить им скобки или нет, но дело даже не в этом. Просто у художников и концептуалистов
ДЖЕН: Может, этим детям просто все равно, как они выглядят?
НЭНСИ: У меня нет ни малейшего представления. Впрочем, я полагаю, они действительно не так склонны к лечению, как в свое время мы. Доктора уже не являются для этих детей непререкаемыми авторитетами. Это единственная перемена, которую я заметила, — за исключением того, конечно, что Индиго становится все больше и больше. Думаю, самые серьезные перемены произойдут в следующие пять-шесть лет, но я сомневаюсь, что нам придется менять определения типов. Мне кажется, нынешние характеристики будут только укрепляться.
ДЖЕН: Учитывая ваш необычный дар, не удавалось ли вам замечать какие-то новые цвета?
НЭНСИ: Пока нет. Но когда я столкнулась с цветом Индиго, мне сказали, что будет еще один цвет. Пока я его не видела. Подождем.
ДЖЕН: А предположения о том, какой это цвет, у вас есть?
НЭНСИ: Нет, понятия не имею.
ДЖЕН: С тех пор, как мы опубликовали "Дети Индиго", в мире невероятно участились случаи детской жестокости — я имею в виду, когда дети убивают детей. Это как-то связано с феноменом Индиго?
НЭНСИ: Вспомните, что я говорила: когда дойдет до ста процентов, одна половина будет создавать утопию, а другая — хаос. Другая половина начнет творить ад на земле. Вот что я заметила: все дети, убивавшие других людей, были концептуалистами, а они, если помните, живут замыслами. Люди для них — лишь инструменты осуществления их планов. Во всех случаях, за исключением тех двух учеников, которые [предположительно] убили своих преподавателей в колледже [речь о трагедии в Дартмаусе], но я не так много читала об этой истории, чтобы хорошо разобраться в их личной жизни и в том, что они сделали, они были из семей состоятельного среднего слоя, — так вот, в большинстве случаев, когда такое происходит, концептуалисты убивают и себя. Что-то странное есть, правда, в этой недавней истории, но я еще не докопалась до сути.
ДЖЕН: А когда это случилось?
НЭНСИ: На прошлой неделе. Отец одного из этих мальчиков нашел их и вернул. Они пустились в бега, но мне кажется, что там просто что-то необычное случилось, из-за чего обстоятельства и изменились. Так или иначе, они концептуалисты — оба. Как я уже сказала, в большинстве случаев они потом убивают и себя. Вот почему мне кажется, что у этих двоих особая история, и я надеюсь разобраться, что именно там произошло, потому что подобного еще не было.
ДЖЕН: Они сидели на наркотиках?
НЭНСИ: Мне самой хотелось бы это знать. Впрочем, мне кажется, что у многих из них просто были такие родители, что ребята возненавидели весь мир.
ДЖЕН: И решили всем это показать, да?
НЭНСИ: А вы посмотрите на Индиго в школах: если родители над ними издеваются, они идут в школу, рассказывают об этом и добиваются помощи. Многие из них просто звонят 911 и говорят полиции: "Родители меня бьют". В этом смысле они намного откровеннее нас. У нас был какой-то встроенный механизм, заставлявший думать: "Никому не скажем — мы сами виноваты". А эти дети не поддаются таким штучкам. Сейчас такое случается все чаще, причем все в более юном возрасте. И намного драматичнее происходит. У детей младше десяти лет появилось нечто такое, чего никогда прежде не было.