Праздник покойной души
Шрифт:
Американцы все-таки и меня попутали! Сдуру спросила:
– Гриша, ты в порядке?
Ответом был очередной протяжный стон.
– Ирка, что ты несешь? – раздался над ухом тревожный голос подруги. – Какой порядок?! Жив, и слава богу! Как же это он упал так неудачно?
– Звони в «скорую»! – активизировалась я. – Боюсь, его упали… то есть уронили… Словом, он упал не по собственному желанию.
– Ну-ка! – Наташка, не церемонясь, переместила меня на другое место, внимательно взглянула на Григория и рявкнула: – Ирка! Уронили тебя! Скорее всего, в детстве! Но ты этого не помнишь. Немедленно вызывай «скорую»!
Было не до страха. В тот момент ни мне, ни Наташке
Для начала я прозвонилась пожарникам. И этим окончательно вывела из себя подругу, пытавшуюся обеспечить освещение новостройки с помощью настольной лампы. Где только она выкопала этот тяжеленный раритет! Шнура до розетки не хватало примерно метров шесть, но Наташку трудно переупрямить, она злилась, не оставляя попыток растянуть шнур до нужных размеров. Заслышав мои препирательства с диспетчером, обругала за бестолковость, выхватила мобильник и… сама попала к пожарникам. «Мальчику» посоветовали не баловаться и пригрозили милицией.
Растерянные донельзя, мы стояли и беспомощно смотрели друг на друга. У обеих при этом тряслись руки.
– Похоже, я неожиданно сменила пол, – пытаясь совладать с голосом, пожаловалась подруга.
– Ну что ты, не принимай это близко к сердцу, – постаралась я ее утешить. – Скорее впала в детство. Тебя ведь не мужчиной обозвали. И Гришке, кажется, хуже, чем тебе.
– Да! И прекратили истерику. Меняем род занятий: я опять звоню в «скорую», ты обеспечиваешь свет.
Далее все пошло так, как надо. Или почти, как надо. Наташка вызвала «скорую медицинскую помощь» через милицию, а я, осторожно перешагнув через притихшего Григория, включила вилку настольной лампы в розетку переходника, спокойно лежавшего сразу у входа. Я его заприметила еще в момент первой экскурсии по стройке – Алена предупредила, что надо обойти его стороной.
Свет лампы направленно ударил по Гришке. Кажется, я заорала… Нет. Заорала Наташка, а я обреченно застыла на месте с лампой в руке. Заорала я чуть позднее. Правда, Наташка впоследствии уверяла, что не слышала. Ну, значит, это был мой внутренний голос. Крик души.
Гришка покорно лежал на досках пола, упершись лбом в коробку с гвоздями. Похоже, она и не позволила ему задохнуться. Волосы на голове слиплись от крови, она странными пугающими толчками продолжала вытекать из раны на затылке. Правая рука была неестественно вывернута, рядом валялся фонарик с разбитым стеклом. Левая рука пряталась где-то под телом. Но главное, он с трудом, но дышал.
Наташка, хоть и орала, но дело свое знала. Мигом улетела назад, далее я только слышала грохот выдвигаемых и падающих ящиков в комнатах. И разумеется, непрекращающийся Наташкин вопль. Совладать с собственным телом я не могла, но соображать – соображала. Подруга искала средства первой медицинской помощи и, разумеется, нашла. Как потом оказалось, в комнате покойной Антонины Генриховны. К моменту возвращения она перешла с бессмысленного вопля на осмысленный певучий речитатив. Уговаривая «Гришеньку» немного подождать, поскольку, в первую очередь, следует сделать «из этого ледяного безмолвия», то есть из меня, хоть на что-то способную идиотку-ассистентку, она молниеносно сунула мне под нос ватку, смоченную нашатырем. В знак стихийно возникшей признательности я треснула ее лампой в подбородок – уж куда пришлось: руки непроизвольно взметнулись вверх. Хорошо, что вообще удержала этот громоздкий источник света, а то Григорию помощь врачевания уже бы не понадобилась. Только сочувствие. Плохо то, что лампа погасла…
Нашатырь сделал из меня человека – ту самую идиотку, способную на ассистирование. Наташка, казалось, и не заметила моей реакции. Резко откинув голову от удара назад, заявила:
– Замечательно! Одна уже пришла в себя. Сейчас Ирочка заменит лампочку, и наш светильничек тоже оклемается. Дальше твоя, Гришенька, очередь…
Я рванулась в Милкину спальню, отфутболив в сторону валявшиеся под ногами шмотки и косметику, и мигом вывернула из ночника лампочку. Прохрустев на обратном пути остатками каких-то баночек и тюбиков с губной помадой, которые не удосужились убраться с первого раза, вернулась обратно.
Наташка дезинфицировала ножницы остатками водки из бутылки, непонятно где обнаруженной, и продолжала упоенно комментировать мои действия:
– Ну вот, Гришенька, не прошло и года, Ирочка вернулась, сейчас у нас с тобой будет свет. А мы подождем, куда нам торопиться? Нет, Гришенька, похоже, со светом придется повременить. Ирочка у нас дурочка, она принесла не такую лампочку. «Мини» нам не нужна. У Ирочки с головушкой еще хуже, чем у тебя, дорогой, но она терпит. И мы с тобой еще немножечко потерпим. Теперь на моей дубленочке тебе гораздо удобнее, чем на коробочке с полуметровыми гвоздиками…
К моменту моего нового возвращения Наташка при слабом свете из коридора смывала ватой, смоченной водкой, кровь с Гришкиных волос, не касаясь раны.
– Ну вот, сейчас мы будем со светом… Ох, какой яркий! Сейчас лишние волосики удалим… Ох, кто же это нас так приложил? Но мы его, Гришенька, накажем, накажем. Тоже колышком по головушке. А пускай знает, нельзя Гришеньку обижать…
Можно было подумать, что подруга «слетела с катушек», если бы не ее отточенные действия. Края раны были осторожно промыты перекисью. Сама рана от этого показалась значительно меньше, чем сначала, но вот кровотечение не останавливалось.
Сидя на коленках и не замечая холода, подруга время от времени меняла на ране тампоны из стерильного, судя по надписи на обертке, бинта и внушала Григорию, что он себя замечательно ведет.
– Такой умница, не брыкается, а вот Ирочке не фига здесь торчать без дела, Ирочке надо катиться на улицу и встречать Наташенькиных коллег, дай бог, чтобы они не оказались неопытными придурками. А там к нам и милиционерчики подоспеют…
Гришка протяжно застонал, и я, ловко преодолевая препятствия из разбросанных досок, пулей метнулась на улицу через металлическую входную дверь. Была уверена, что она открыта. И вылетела прямо к машине «скорой помощи», откуда уже вылезал врач в фирменной синей спецовке с массивным чемоданом в руках.
– Что случилось? – спокойно спросил он.
Неожиданно для себя я залепетала на Наташкином сленге:
– Там у нас Гришенька лежит с пробитой головушкой, Наташенька ему волосы выстригла с водкой и ранку обработала… – Окончательно растерялась от того, что несу, и добавила: – Он хорошо лежит. На Наташенькиной дубленочке…
– Показывайте! – не поверил врач моим заверениям, и я покорно повела его к двери, из которой только что вылетела. Он вошел первым, а я принялась старательно топать на крыльце, стряхивая с сапог снег: не хотела путаться под ногами у специалистов. Топот не помогал, поэтому нагнулась и помогла сапогам рукой. Совсем соображение потеряла. Не ко времени вспомнила Димкины наставления о необходимости этого действа, чтобы избежать белых разводов на обуви. Перед носком правого сапога тускло блеснул краешек какой-то маленькой фигушечки. Рассматривать ее было некогда, я просто подняла ее вместе с комочком снега и сунула в карман. Может, какая-то ценная для Милки безделушка?