Предания о неземных пришельцах (Сборник)

Зегерс Анна

— Вы не имеете права преследовать меня, лишать свободы передвижения! — крикнул он.

Я мог бы на это ответить, что у меня больше прав, чем у любого другого, что без меня он никогда не вкусил бы этой свободы. Однако я молчал, присев на лыжи, старался успокоить прыгавшее в груди сердце и ждал, что он скажет еще.

— Думаете, я позволю стащить себя на землю? Только в облаках я счастлив, только здесь принадлежу себе. Я не собираюсь спускаться в эту преисподнюю денег и насилия.

Я молчал.

— Внизу меня ждут обвинительное заключение и тюрьма.

Он

с вызовом глянул на меня, я лишь ободряюще кивнул.

— Только здесь настоящая жизнь… Нет, я не переживу еще одного возвращения на землю. Там одна забота — как добыть деньги еще на один лифт.

В свое время психологи это предсказывали — облакомания. Эти люди губили себя, лишь бы вновь парить в облаках, они не хотели работать, воровали — лишь бы оплатить лифт и снаряжение. Я должен был такое предвидеть.

— Разве может быть что-то прекраснее? Быть рядом с солнцем, вдали от людей, в безграничном и чистом мире! Где еще ты действительно живешь…

Он восторженно огляделся. Я использовал этот миг и незаметно поднялся, лыжи мои тихо заскользили в его сторону. Вдруг он прыгнул вперед, единым махом перенесся на отделившееся от горы облачко, опасно затрепетавшее у него под ногами.

— Здесь я хозяин! Облака повинуются мне.

Он сделал резкое движение, и облачко под ним съежилось.

— Никто не удержит меня, никто! Я свободен, свободен!

Остатки облачка рассеялись в воздухе, лыжи потеряли опору, и он полетел вниз.

Не раздумывая, я прыгнул. Раскинув руки, развернулся и поплыл в ледяном воздушном потоке. Маневрируя среди крошечных облаков, я приближался к нему. Выбросил вперед правую руку, ухватился, теперь ему не уйти. Тихо защелкнулся крюк у него на поясе. Он не оказывал сопротивления, лишь ухмылялся, будто снова меня перехитрил. Еще в облаках я дернул парашют, он с шумом раскрылся, замедлил наше падение. Спасены!

— А вы знаете, где мы находимся? — крикнул он, торжествуя. — В море, далеко-далеко в море!

Молча я разомкнул крепления; удерживаемые перлоновым шнуром лыжи проплыли над головой. Разве я не знал этого с самого начала? Одна из моих вылазок должна оказаться последней. Не раскроется вдруг парашют, попаду в ядовитое облако, на линию высокого напряжения, столкнусь с самолетом… Но только не в море! Еще минуты, а может, и часы ожесточенно бороться с волнами, уже погибая, все еще надеяться на какое-нибудь судно — нет, мы ведь должны быть совсем близко от берега, там заметят парашют, вышлют лодку… Так, судя по всему, было и с Филом, только никто не увидел тогда его падения, и ни одна лодка не подобрала его…

Облака под нами рассеялись, и я увидел землю. Сильный западный ветер отнес нас в сторону суши, всюду, куда доставал глаз, вздымались фабрики, жилые дома, очистные сооружения, между ними — каналы и крошечные скверы с яркими пластиковыми деревьями. Автострады в двадцать рядов тянулись до горизонта во все стороны света, в южной стороне полыхала свалка. Ничего удивительного, что каждый, кто мог себе это позволить, бежал в облака.

Пустынный футбольный

стадион летел на нас, увеличиваясь в размерах, я дернул трос, и воздушный поток вынес нас прямо на поле. Я обнял спасенного, мы приземлились. Оттого, что я не очень удачно спружинил ногами, мы повалились друг на друга, покатились по траве. Он поднялся на ноги первым, отцепил крюк. Потом наклонился ко мне и произнес:

— Думаете, что сможете помешать мне и завтра?

Повернулся и, неуклюже ступая, пошел прочь.

Я с трудом поднялся. На левую ногу было не наступить. Сложив лыжи, я захромал к парашюту и принялся складывать его.

Это ведь я изобрел твои лыжи, хотелось крикнуть вослед, но от боли я не смог бы и рта раскрыть. Однако мысленно я услышал его ответ: «Ну и что? Думаете, это дает вам право вмешиваться в дела других?»

И разве он не прав, разве мог я указывать людям, как им использовать лыжи?

Слюна была горькой на вкус, и я сплюнул. Завтра снова в облака. И так каждый день. Нет, вернуть свое изобретение я не в силах, так же как не в силах вернуть жизнь Филу и всем остальным, кого не сумел спасти. Но пока можно сберечь хоть одну жизнь, я не сброшу своего парашюта.

ЭРИК СИМОН

БЕСЕДЫ В ПУТИ

Первый уровень

Космический корабль назывался «Звездолет первый», поскольку впервые люди отважились покинуть свою только еще частично освоенную и тем не менее уже становящуюся тесной для них Солнечную систему, вознамерясь пересечь бездну, разделяющую Солнце и альфу Центавра. Лишь немногим из них, из тех ста четырнадцати, что стартовали с Земли, предстояло дожить до возвращения. Свету нашего Солнца требуется около четырех с половиной лет, чтобы достигнуть Проксимы, а пока тот же путь проделает с неимоверной быстротой летящий «Звездолет первый», на его борту пройдет тридцать четыре года.

Однажды, на девятнадцатом году полета, одиннадцатилетний Рауль вернулся домой лишь поздно под вечер, взволнованный и счастливый, с растрепанными волосами и не слишком-то чистый. Что ж, в этом не было, пожалуй, ничего необычного. И все-таки мама придала своему лицу как можно более строгое выражение, хотя еще большой вопрос, удалось ли ей это достаточно убедительно.

— Поздненько же ты, однако, — сказала она требовавшим объяснений тоном и на несколько мгновений прервала свои манипуляции на домашнем коммутаторе связи, с которого можно было позвонить знакомым, передать управляющую команду на их квартирный серворобот или затребовать дополнительные роботы со станции бытового обслуживания, а также воспользоваться компьютерами исследовательских подразделений и главной электронной памятью космолета либо просто заказать на кухне ужин. Последнее-то как раз и думала сделать Света.