Предания об услышанных мольбах
Шрифт:
Наконец, еще одна старинная история из жизни китайских духов.
Селянину, ехавшему по своим делам на повозке, повстречался отрок с лютней-пипа. Отрок попросился в повозку и стал играть песенки на своей лютне. Когда же песенки кончились, отрок выплюнул язык и вырвал свой глаз, уйдя затем прочь. Перепуганный простолюдин продолжил путь. Вскоре, еще не совсем придя в себя, он повстречал на дороге дряхлого старца, который сразу же представился: фамилия и имя были совсем обычные. Селянин помог ему взобраться на повозку и рассказал о духе-отроке, искусно игравшем на лютне. Задетый за живое старец похвастал, что и он из той же породы и к тому же не обделен музыкальными талантами. Подтверждая сказанное, он вырвал свой глаз и выплюнул язык, вконец перепугав селянина.
Искушенный читатель, познавший толк в китайской классике, вероятно, установил принадлежность пересказанных историй к жанру коротких рассказов сяошо
По-видимому, достоинства короткого рассказа становятся продолжением его же «недостатков». Мы обречены на вечную разгадку тайны близкого, но так далекого от нас великого соседа; почтенный возраст сяошо, напротив, усиливает наш интерес; краткость — то качество, к которому мы стремимся (надо сказать, безуспешно) в наш насыщенный событиями век; а страсть ко всякого рода малоправдоподобным, странным, или «аномальным», явлениям — непреходящее свойство человеческой натуры. Доля сарказма, едкая ирония и шутливая интонация, присущие некоторым занимательным историям, вполне сочетаются с современными умонастроениями.
И все же главное достоинство короткого рассказа состоит, на наш взгляд, в ином: историко-культурное значение этих занимательных историй несравненно перевешивает их литературную ценность. Эта литература «улиц и переулков, дорог и проселков» приоткрывает малоизвестный пласт древней духовной культуры человечества. Речь идет о так называемой низовой, или простонародной, культуре «безмолвствующего большинства», которая оставила относительно редкие письменные свидетельства и довольно фрагментарно представлена в письменной традиции. Сяошо дарят нам уникальную возможность приобщиться к мироощущению, представлениям и верованиям, бытовавшим в широкой социальной среде Китая, к «живой жизни» китайцев первых веков нашей эры.
Настоящая книга знакомит читателя с буддийскими короткими рассказами сяошо, которые совсем недавно были известны лишь немногим специалистам по истории китайской литературы. Наиболее полной подборке переводов из дошедшей до нас коллекции буддийских сяошо мы намерены предпослать историко-литературный обзор и краткое историко-культурное введение. Но прежде совершим небольшой экскурс в историю жанра короткого рассказа и создавшей его эпохи.
* * *
Основные жанровые признаки литературы сяошо сложились задолго до того, как буддизм укоренился на китайской почве. Категория сяошо была внесена уже в библиографический раздел династийной истории «Хань шу», составленной Бань Гу (32—92). Пятнадцать сборников, упомянутых здесь, не дошли до нас, но судя по высказыванию Бань Гу, представляли собой записи «бесед на улицах, речений в переулках, пересудов на дорогах, рассказов на проселках». Сбор этого своеобразного китайского фольклора был возложен на мелких чиновников байгуань, призванных знакомить власть предержащих с настроениями простого люда. Вместе с тем сборники сяошо отнесены Бань Гу в последний из десяти разделов класса «Философы», в чем, быть может, нашла отражение архаичная традиция, идущая от Чжуан-цзы, употребившего термин сяошо в значении «низкие речения».
В период Шести династий (229—589) термин сяошо приобретает значение короткого сюжетного рассказа. Эти объединенные в сборники рассказы почерпнуты либо из жизнеописаний исторических деятелей и других исторических источников, либо из фольклорных источников, восходящих к легенде, сказу, преданию, анекдоту. Короткий рассказ III—VI вв. запечатлевает занимательное событие как бы само по себе, не привнося в него явно выраженного назидательного смысла или дидактического оттенка, что и служит основанием для определения его как «сюжетная проза». Период III—VI вв. отмечен появлением большой серии сборников сяошо, среди которых наиболее известны и благополучно сохранились до наших дней «Жизнеописания святых и бессмертных» Гэ Хуна (283 — 364), уже упомянутые «Ходячие толки в новом пересказе» Лю И-цина (403—444) и «Записки о поисках духов» Гань Бао (конец III—середина IV вв.), а также «Продолженные записки о поисках духов», приписываемые Тао Юань-мину (365—420). На целый порядок выше число сборников либо полностью утерянных, либо сохранившихся во фрагментах, включая ранее упомянутые «Записи, рождающие улыбку» Хоу Бо (вторая половина VI в.), а также «Лес улыбок» Ханьдань Шуня (первая половина III в.), «Невежественные россказни» Шэнь Юэ (441 — 513), «Короткие рассказы» Инь Юня (471 — 529) и многие другие.
Основной разновидностью сяошо Шести династий становится рассказ об удивительном и необычайном, таинственном и невероятном, получивший в традиционной китайской филологии уже в XVI в. наименование «рассказ о чудесах». Реальные исторические лица (причем часто — весьма известные и влиятельные) соседствуют и взаимодействуют в рассказах о чудесах с персонажами из мира фантазии, легенд, народных преданий, а достоверные и точно датированные исторические события причудливо сочетаются с происшествиями, которые наш здравый смысл отказывается признать вероятными. Однако мы совершили бы акт произвола, попытавшись навязать авторам-составителям сборников сяошо наши представления о реальном. Создатели короткого рассказа отбирали из письменной и устной традиции наиболее занимательные, загадочные и невероятные истории, но при этом, безусловно, полагали их вполне достоверными. Короткий рассказ привнес в китайскую литературу интерес к удивительному и необычайному, занимательному и забавному, но ни в коей мере не претендовал на вымысел, более того, был чужд понятию вымысла как литературного приема. На этом основании короткий рассказ определяют только в предшественники (хотя и ближайшие) китайской художественной прозы, подлинное рождение которой принято связывать с появлением на рубеже VII—VIII вв. жанра новеллы чуаньци, или «повествования об удивительном»[4]. По прошествии же тысячелетия термин сяошо вновь вошел в китайский литературный обиход и остается в широком употреблении по настоящее время: в этом привычном значении он обозначает повествовательную или художественную прозу, включая новеллу, повесть, роман.
* * *
Короткий рассказ запечатлел исторические приметы породившей его эпохи. III—VI вв. в истории Китая отмечены суровыми социальными потрясениями, чередой кровавых междоусобиц, противостоянием Севера, захваченного «варварами»-иноземцами, и Юга, где обосновались китайские династии. В 311 г. под ударами кочевников-сюнну (те самые воинственные гунны) пал Лоян — столица династии Цзинь, лишь несколькими столетиями ранее объединившей Китай. Еще через пять лет с падением Чанъани, служившей последним прибежищем династии, северные владения были утеряны окончательно. Отныне династия Цзинь (по географическому положению получившая название Восточная Цзинь) обосновалась в бывшей столице царства У (222— 280) Цзянье—Цзянькане (совр. Нанкин). Правившие в Цзянье— Цзянькане династии У, Восточная Цзинь (317—420), а затем сменившие их Сун (420-479), Ци (479-502), Лян (502—557), Чэнь (557-589) принято именовать в китайской традиции Шестью династиями. На Севере Китая в продолжение трех столетий правили, вели войны, сменяли друг друга династии «варваров»-кочевников, или «пяти северных племен»: сюнну, цзе, сяньби, ди, цянь.
Потеря исконных китайских земель на Севере, хроническая политическая и социальная нестабильность вызвали глубокий духовный кризис в китайском обществе. Китайские умы более не могли вдохновляться примером Конфуция, который «не говорил о необычайном, проявлениях силы, беспорядках и духах» («Луньюй», гл. 7). В духовной атмосфере смутного времени воистину царит культ необычайного, удивительного, экстраординарного, преобладает интерес к таинственному, сверхъестественному, потустороннему. Веками культивируемый идеал высокого государственного служения, воплотившийся в конфуцианском образе «благородного мужа» — цзюньцзы, уступает место жизненному модусу, исключающему причастность к «псевдополезным» государственным делам, предполагающему отрешенность от всего мирского и суетного. В ранний период смутного времени в интеллектуальной жизни господствует «темное», или «сокровенное», учение сюаньсюэ, опирающееся на конфуцианские начала, но развивающее по преимуществу даосские принципы естественности, единения с природой, «недеяния». В широкой же социальной среде преобладает религиозный даосизм, опирающийся на древнюю культовую практику шаманства и магии, народные верования. Со второй половины IV в. значительное, если не главенствующее, влияние в китайской духовной жизни приобретает буддизм, проникший в Китай еще в I в. н. э.