Преданная революция: Что такое СССР и куда он идет?

Троцкий Лев Давидович

Еще в 1928 г. Раковский писал по поводу ряда прорвавшихся наружу случаев бюрократического гангстеризма: «Самым характерным в разлившейся волне скандалов и самым опасным является пассивность масс, коммунистических даже больше, чем беспартийных… Вследствие страха перед власть имущими или просто вследствие политического равнодушия, они проходили мимо без протеста, или ограничивались одним ворчанием». За протекшие после того восемь лет положение стало неизмеримо хуже. Загнивание аппарата, открывающееся на каждом шагу, стало грозить самому существованию государства, уже не как орудия социалистического преобразования общества, а как источника власти, доходов и привилегий правящего слоя. Сталину пришлось приоткрыть этот мотив реформы. «У нас не мало учреждений, – говорил он Говарду – которые работают плохо… Тайные выборы в СССР будут хлыстом в руках населения против плохо работающих органов власти».

Замечательное признание: после того, как бюрократия создала собственными руками социалистическое общество, она почувствовала потребность… в хлысте! Таков один из мотивов конституционной реформы. Есть другой, не менее важный.

Упраздняя советы, новая конституция растворяет рабочих в общей массе населения. Политически советы, правда, давно уже потеряли значение. Но с ростом новых социальных антагонизмов и с пробуждением нового поколения они могли бы снова ожить. Больше всего надо, конечно, опасаться городских советов, с возрастающим участием свежих и требовательных комсомольцев. В городах контраст роскоши и нужды слишком бьет в глаза. Первая забота советской аристократии – отделаться от рабочих и красноармейских советов. С недовольством распыленной деревни справиться гораздо легче. Колхозников можно даже не без успеха использовать против городских рабочих. Бюрократическая реакция не в первый раз опирается на деревню против города.

Что в новой конституции есть принципиального и значительного, действительно поднимающего ее высоко над самыми демократическими конституциями буржуазных стран, представляет лишь водянистый пересказ основных документов Октябрьской революции. Что относится к оценке экономических завоеваний, искажает действительность ложной перспективой и самохвальством. Наконец, все, что касается свобод и демократии, насквозь пропитано духом узурпации и цинизма.

Представляя собою огромный шаг назад, от социалистических принципов к буржуазным, новая конституция, скроенная и сшитая по мерке правящего слоя, идет по той же исторической линии, что отказ от мировой революции в пользу Лиги Наций, реставрация мелкобуржуазной семьи, замена милиции казарменной армией, восстановление чинов и орденов и рост неравенства. Юридически закрепляя абсолютизм «внеклассовой» бюрократии, новая конституция создает политические предпосылки для возрождения нового имущего класса.

Глава 11: КУДА ИДЕТ СССР?

Бонапартизм, как режим кризиса.

Вопрос, который мы поставили в своем месте от имени читателя: каким образом правящая группировка, при своих неисчислимых ошибках, могла сосредоточить в своих руках неограниченную власть? или иначе: как объяснить противоречие между идейной скудостью термидорианцев и их материальным могуществом? допускает ныне гораздо более конкретный и категорический ответ. Советское общество не гармонично. То, что для одного класса или слоя – порок, оказывается для другого добродетелью. Если с точки зрения социалистических форм общества политика бюрократии поражает противоречиями и несообразностями, то та же политика оказывается очень последовательной, с точки зрения упрочения могущества нового командующего слоя.

Государственная поддержка кулака (1923-1928 г.г.) заключала в себе смертельную опасность для социалистического будущего. Зато, при помощи мелкой буржуазии, бюрократии удалось связать по рукам и по ногам пролетарский авангард и раздавить большевистскую оппозицию. «Ошибка» с точки зрения социализма явилась чистым выигрышем с точки зрения бюрократии. Когда кулак стал непосредственно угрожать ей самой, она повернула оружие против него. Паническая расправа над кулаком, распространившаяся на середняка, обошлась хозяйству не дешевле, чем иноземное нашествие. Но свои позиции бюрократия отстояла. Едва успев разгромить вчерашнего союзника она стала изо всех сил взращивать новую аристократию. Подрыв социализма? Конечно, зато укрепление командующей касты. Советская бюрократия похожа на все господствующие классы в том отношении, что готова закрывать глаза на самые грубые ошибки своих вождей в области общей политики, если, в обмен за это, они проявляют безусловную верность в защите ее привилегий. Чем тревожнее настроения новых господ положения, тем выше они ценят беспощадность против малейшей угрозы их благоприобретенным правам. Под этим углом зрения каста выскочек подбирает своих вождей. В этом секрет успеха Сталина.

Рост могущества и независимости бюрократии, однако, не беспределен. Есть исторические факторы, которые сильнее маршалов и даже генеральных секретарей. Рационализация хозяйства немыслимо без точного учета. Учет непримирим с произволом бюрократии. Заботы о восстановлении устойчивого, т.е. независимого от «вождей» рубля, навязываются

бюрократии тем обстоятельством, что ее самодержавие приходит во все большее противоречие с развитием производительных сил страны, как абсолютная монархия стала, в свое время, несовместимой с развитием буржуазного рынка. Денежный расчет не может, однако, не придать более открытый характер борьбе разных слоев за распределение национального дохода. Почти безразличный в эпоху карточной системы вопрос о расценках получает теперь для рабочих решающее значение, а вместе с ним – и вопрос о профессиональных союзах. Назначение профессиональных чиновников сверху должно будет наталкиваться на все больший отпор. Мало того: при сдельной плате рабочий непосредственно заинтересован в правильной постановке заводского хозяйства. Стахановцы все громче жалуются на недостатки в организации производства. Бюрократический деспотизм в области назначения директоров, инженеров и проч. становится все более нестерпимым. Кооперация и государственная торговля в гораздо большей мере, чем ранее, попадают в зависимость от потребителей. Колхозы и отдельные колхозники научаются переводить свои расчеты с государством на язык цифр. Они не захотят покорно терпеть назначенных сверху руководителей, единственным достоинством которых является нередко их близость к местной бюрократической клике. Наконец, рубль обещает пролить свет на наиболее потаенную область: законных и незаконных доходов бюрократии. Так в политически задушенной стране денежный оборот становится важным рычагом мобилизации оппозиционных сил и предвещает начало заката «просвещенного» абсолютизма.

В то время, как рост промышленности и вовлечение земледелия в сферу государственного плана чрезвычайно усложняют задачи руководства, ставя на первое место проблему качества, бюрократизм убивает творческую инициативу и чувство ответственности, без которых нет и не может быть качественного прогресса. Язвы бюрократизма, может быть, не столь явны в крупной промышленности, но зато, наряду с кооперацией, разъедают легкую и пищевую промышленность, колхозы, мелкую промышленность, т.е. все те отрасли хозяйства, которые ближе всего стоят к населению.

Прогрессивная роль советской бюрократии совпадает с периодом перенесения важнейших элементов капиталистической техники в Советский Союз. На заложенных революцией основах совершалась черновая работа заимствования, подражания, пересаживания, прививки. О каком нибудь новом слове в области техники, науки или искусства пока еще не было и речи. Строить гигантские заводы по готовым западным образцам можно и по бюрократической команде, правда, в три-дорога. Но чем дальше, тем больше хозяйство упирается в проблему качества, которое ускользает от бюрократии, как тень. Советская продукция как бы отмечена серым клеймом безразличия. В условиях национализованного хозяйства качество предполагает демократию производителей и потребителей, свободу критики и инициативы, т.е. условия, несовместимые с тоталитарным режимом страха, лжи и лести.

За вопросом о качестве встают более сложные и грандиозные задачи, которые можно обнять понятием самостоятельного технического и культурного творчества. Древний философ сказал, что отцом всех вещей является спор. Где свободное столкновение идей невозможно, там нет и творчества новых ценностей. Правда, революционная диктатура, по самой сути своей, означает суровые ограничения свободы. Но именно поэтому эпохи революций никогда не были непосредственно благоприятны для культурного творчества: они только расчищали для него арену. Диктатура пролетариата открывает человеческому гению тем более простора, чем более она перестает быть диктатурой. Социалистическая культура будет расцветать только по мере отмирания государства. В этом простом и непреклонном историческом законе заложен смертельный приговор для нынешнего политического режима СССР. Советская демократия не есть требование отвлеченной политики, еще менее – морали. Она стала вопросом жизни или смерти для страны.

Если б новое государство не имело других интересов, кроме интересов общества, отмирание функций принуждения получило бы постепенно безболезненный характер. Но государство не бесплотно. Специфические функции создали специфические органы. Бюрократия, взятая в целом, заботится не столько о функции, сколько о той дани, которую эта функция ей приносит. Командующая каста стремится укрепить и увековечить органы принуждения. Для обеспечения своей власти и своих доходов она не щадит ничего и никого. Чем больше ход развития направляется против нее, тем беспощаднее она становится по отношению к передовым элементам народа. Как и католическая церковь, догмат непогрешимости она выдвинула в период заката, но зато сразу поставила его на такую высоту, о которой римский папа не может и мечтать.