Предатель
Шрифт:
– Маша, что у вас с Левой случилось?
Мария тут же эмоционально зафонтанировала, и с ее слов получалось, что во всем был виноват, естественно, Гуров, но Крячно не был бы полковником-важняком, если бы не умел выцепить из этого словесного потока самое существенное. Терпеливо дослушав ее, он начал задавать вопросы по существу, но мягко, без нажима. А вот информацию о некоем страшном мужике в кухне он предпочел пока обойти стороной – если Гуров что-то задумал, то со временем скажет, а если нет, то и спрашивать его бесполезно, только нарвешься.
– Маша, а зачем ты вообще поехала сегодня к Леве? Ведь мы же договорились, что ты пока поживешь у себя. У тебя была какая-то веская причина?
– А может, я по нему соскучилась? – ответила она, честно глядя ему в глаза.
– Машенька, если ты хочешь, чтобы я тебе помог,
Мария попыталась изобразить праведное негодование, но под все понимающим взглядом Крячко вынуждена была признаться.
– Просто одна из наших, – имелся в виду, естественно, театр, – видела его вчера, когда он, подстриженный, из салона выходил. А это такое заведение, что цены там заоблачные! И к тому же оно от нашего дома довольно далеко. Ну, и что ему там делать, если он, как уверял меня, работой занят?
– И ты подумала, что он готовится к встрече с какой-то женщиной, заподозрила неладное и приревновала, – догадался Крячко. – Потому-то и приехала пораньше и без звонка, чтобы застукать его на горячем. А когда он тебя на кухню не пустил, ты решила, что эта женщина там кофе пьет.
– Ну да! – буркнула она. – А там этот мужик!
– А почему ты назвала его страшным? У него что, лицо изуродовано? – как бы между прочим поинтересовался Стас.
– Да я его только со спины видела.
– Так почему же ты решила, что он страшный? – удивился Крячко.
– Не знаю, – пожала плечами она. – Почувствовала! А может, потому, что он седой и весь в черном был.
– А вдруг это просто байкер? Они ведь тоже в черном ходят, – предположил Стас, а потом сказал: – Да черт с ним, с этим мужиком! Так чего ты в бутылку-то полезла? Ну, убедилась, что муж тебе не изменяет, и все!
– А почему он меня в спальню закинул, чтобы я этого мужика не увидела? – не сдавалась она. – Почему этот мужик, отвернувшись к окну, стоял?
– А тебе в голову не пришло, что наша с ним сейчас работа может быть связана с таким известным человеком, что светиться ему никак нельзя? А если мы с Гуровым и Орловым специально договорились, что Лева тебя попросит отдельно пожить, чтобы мы с этим человеком у вас встречаться могли, потому что на Петровке ему показываться нельзя? Уж если он пришел по делу к Леве рано утром и с постели его поднял, значит, случилось что-то такое, что немедленного вмешательства Гурова требовало. – Фантазия Крячко еще никогда не подводила.
– Вообще-то, когда я в кухню заглянула, – это она так деликатно выразилась, – там на столе действительно какие-то бумаги лежали, – призналась она.
– Ну вот! – воскликнул Стас. – Ты мне скажи, в чем Лева был, когда ты пришла?
– В трико и футболке, – буркнула она.
– А в спальне ты постель осмотрела? Да ни за что я не поверю, чтобы ты ее хотя бы не обнюхала! И что, подушка чужими духами пахла?
– Да нет, я сразу увидела, что один он спал, – призналась она.
– Так какого же черта ты скандал закатила? – возмутился Стас. – Как я понял, высказалась ты по полной программе.
– Да я сама не знаю, – вздохнула она. – Просто прямо накатило на меня что-то, вот и понесло по кочкам! Я уже толком и не помню, что говорила. Что-то про его эгоизм, что он на людей плюет…
– Ты мне лучше повтори, что ты про Таню сказала, – попросил Стас.
– А я помню? – Она удивленно посмотрела на него, но он понял, что все она прекрасно помнит, да вот только повторить не хочет.
– Значит, гадость какую-то, – вздохнул он.
– Да нет, просто, что он через ее смерть переступил и не оглянулся, – отвернувшись, сказала она. – После этого он вазу и разбил.
– А ты знаешь, Машенька, что он до сих пор себя в ее смерти винит? Что эта рана у него в душе до сих пор не зажила, да и не заживет, пока он жив, потому что любил он ее! Ты даже не можешь себе представить, как он ее любил! – грустно сказал Стас и поднялся.
Когда он уже стоял возле двери, она робко спросила:
– Стас! Ты поговоришь с Левой?
– Нет, Маша, – тихо, но решительно ответил ей Крячко. – В этот раз я тебе ничем не помогу. И не только потому, что Гуров зол на меня, как сто тысяч чертей, за то, что я тебе о Тане рассказал. Я за болтливость свою огреб от него уже прилично, и, чую я, это только начало и так просто
А Мария осталась стоять в прихожей и, кажется, только сейчас до конца поняла, что жена Гурову она теперь уже почти что бывшая, дело за малым. Но вот что делать и как выходить из этого положения, она представления не имела. Вернувшись на кухню, она села к столу, машинально отхлебнула остывший, так и не тронутый Стасом чай и разрыдалась. Она плакала навзрыд, по-бабьи, утирая рукой слезы и сопли. Ей было страшно! Ох, как же ей было страшно! Все эти годы она прожила за спиной у мужа так, как хотела сама: снималась в кино, играла в театре, ездила на гастроли и съемки, капризничала, а бывало, что и скандалила, а Гуров смотрел на все это снисходительно, улыбался и терпел. Он никогда даже намеком не дал ей понять, что чем-то недоволен. А вот она, где бы ни была, каждую секунду знала, что, случись что-нибудь, ей есть за кого спрятаться, что муж ее из любой беды вытащит и решит все ее проблемы. И вот теперь она осталась одна, причем по собственной вине. И не стало стены, защищающей ее от враждебного внешнего мира. И не было в ее жизни больше не только Левы, но и веселого балагура Стаса, всегда готового прийти на помощь жене своего друга, не было Петра, основательного и солидного, который тоже грудью встал бы на ее защиту, потому что она жена Гурова. Ей вспомнилась ее жизнь до того, как в ней появился Лева. Тогда она играла, причем не на сцене, а в жизни, сильную и независимую женщину, а потом ей играть уже не нужно было, потому, что она стала такой на самом деле, да вот сила-то была не ее, а мужа! Он незримо присутствовал рядом с ней, где бы она ни была, и она, чувствуя эту его силу, могла вести себя независимо, потому что была не замужем, она была за мужем.
И вот теперь уже ничего этого не было! Конечно, в театре, да и вообще везде, она могла говорить, что сама ушла от Гурова, потому что устала от его вечной занятости на работе, командировок… Да мало ли что может придумать женщина? Но вот что ей со вновь обретенной свободой делать? Да и кому она по-настоящему нужна? Театру, которому она посвятила жизнь и ради которого осталась без детей? Вряд ли! Возраст уже поджимает, а толпа молоденьких актрисуль спит и видит, как бы занять ее место. Еще несколько лет она продержится, а что потом? Играть роли уже не героинь, а комических старух? Так и там все занято на много лет вперед. Зрителям? Так они крепкой памятью не отличаются! Точно так же будут кричать «Браво!» и дарить букеты ее преемнице. Как говорится: «Король умер, да здравствует король!» Сколько актрис, ничуть не менее, а то и более талантливых, чем она, канули в безвестность, доживали свои дни в нищете и умерли в одиночестве. Киношным продюсерам? Так им и подавно! Найти, пока еще в форме, какого-нибудь богатого любителя театра, чтобы доживать свой век, ни о чем не заботясь? Но кто может гарантировать, что этот любитель не переключится на какую-нибудь молоденькую приму? А самое главное, что ни театр, ни кино, ни поклонники, ни деньги не смогут заменить ей спокойного, чуть ироничного, все понимающего и надежного, как скала, Гурова и того чувства защищенности, которое она испытывала рядом с ним. Они никогда не говорили друг другу о любви, не произносили красивых и высоких фраз, считая, что в их возрасте это будет звучать и выглядеть нелепо, но сейчас, наедине с собой, Мария не могла не признаться себе самой, что любит мужа. Любит так, что никто другой, будь он хоть король какой-нибудь, который положит к ее ногам свою страну, ей не нужен. И она, идиотка, потеряла его, единственного, кому была действительно нужна и интересна, по собственной дурости! Ну, уж нет! Она его никому не отдаст! Даже ему самому! Он ее и только ее! Если надо, она и на колени перед ним встанет, прощения вымаливая! И под окнами его сутками стоять будет! Или под дверью! И нечего сопли распускать! Действовать надо, а не самобичеванием заниматься! Мария решительно вытерла лицо и вскинула голову. Она пока еще не знала, что ей нужно сделать, чтобы помириться с мужем, но сидеть, сложа руки, она точно не будет, потому что тогда просто погибнет.