Предостережение
Шрифт:
Вообще, мысленно возвращаясь к первым годам перестройки, я с удовольствием вспоминаю те заботы и проблемы, которыми в то время жило общество. Проблемы трудные и все-таки приятные! Душа радовалась оттого, что пришло наконец их время. Теперь-то уж, думалось, отбросив догматизм былых лет, мы обязательно их решим.
Вспомнить хотя бы проблему Байкала.
Но прежде чем рассказать, почему меня потянуло к этой проблеме, замечу, что интерес к экологии у меня пробудился еще в Сибири. Считаю нужным еще раз вернуться к проблеме кедра. Кедр — изумительное хвойное дерево: очень красивое в декоративном плане, к тому же дает вкуснейшие и в целебном отношении исключительно полезные орехи. В общем, это настоящая жемчужина сибирской тайги. Однако хозяйственники смотрели
Это беспокоило многих, надо было искать решение в защиту кедра.
Несмотря на сопротивление Министерства лесной промышленности, было принято постановление правительства о рациональном использовании кедра и кедровников. Главное — сокращались вырубки этого плодового дерева, создавались комплексные кедровые хозяйства. Увы, сделано далеко не все, страсти вокруг кедровых лесов кипят и сегодня, проблема непростая: кедр нужен как древесина, но если злоупотреблять его вырубками, он может исчезнуть…
У нас в семье уважительное, даже трогательное отношение к кедру. Мы все его очень любим. Когда мы приехали из Томска в Москву, то сын Александр и внук Алексей посадили в Подмосковье несколько саженцев сибирского кедра. Интенсивное плодоношение кедра начинается через 120—150 лет. Деревца растут — это посланники будущим поколениям.
Вернемся к Байкалу — тоже жемчужине Сибири. Да еще какой! За спасение этого уникального сибирского моря давно ратовал писатель Валентин Григорьевич Распутин. Однако вопрос утопал в бесконечной бюрократической волоките, спотыкался о ведомственный эгоизм. Но в 1985 году, когда стало ясно, что новое политическое руководство намерено опираться на общественное мнение, Распутин вновь обратился в ЦК КПСС и передал мне обстоятельную записку относительно ситуации вокруг Байкала.
Распутина я чту давно. И помимо читательской благодарности, питаю к нему еще и чувство глубокой признательности — за то, что он написал очерк о деревянной архитектуре Томска. Старинные томские кружева, одна из достопримечательностей Сибири, свидетельство высокой народной культуры предков. К сожалению, десятилетия и века оставили на деревянной архитектуре свой след — некоторые уникальные постройки пришли в негодность. И мы в Томске решили всерьез заняться реставрацией старинных зданий, создали для этих целей специальную организацию. Дело хорошо двинулось вперед, и доброе слово такого мастера, как Валентин Распутин, который всему миру рассказал о деревянном сибирском зодчестве, было для томичей истинной наградой.
Естественно, прочитав записку Распутина по Байкалу, я пригласил его к себе и внимательно выслушал. Затем запросил мнение академиков Яншина, Ласкорина, а в итоге решил вынести вопрос на обсуждение Секретариата ЦК. Горбачев меня поддержал, и вскоре состоялось рассмотрение проблемы Байкала. Впервые получили деловую поддержу высшего политического руководства те, кто грудью стоял за Байкал, — многие из них присутствовали на том заседании Секретариата, выступали. В том числе, конечно, и Распутин. Вопрос стоял ясно: остановить и перепрофилировать Байкальский целлюлозно-бумажный комбинат. Возражали против этого лесники, бумажники, которые говорили о своих проблемах. Но и разум, и эмоции, безусловно, были на стороне защитников Байкала. Поэтому сообща договорились начать серьезную работу по переоборудованию комбината. После того заседания мы еще несколько раз собирались в ЦК. Неотступно осуществлял, так сказать, общественный контроль за решением байкальской проблемы Валентин Григорьевич Распутин — его статьи на эту тему регулярно появлялись в прессе. Основательно взялись за эту проблему иркутские и бурятские организации. Дело наконец сдвинулось с мертвой точки, и в перспективе можно было рассчитывать на успех. Но вот уже давно, мне кажется, очень, очень давно о Байкале никто не вспоминает. Те решения, которые мы приняли в 1985 г. и выполнение которых плотно контролировали до 1989 года, сейчас фактически положены под сукно.
Не до них. Не до Байкала.
Что же со всеми нами случилось? Почему от решения конкретных проблем, тревожащих общество, — будь то строительство жилья или спасение Байкала, мы поспешно перепрыгнули к потрясению основ и теперь оказались на краю пропасти? Кто и почему изменил изначальный политический замысел перестройки?..
В этой же связи не могу не вспомнить бурные дебаты, развернувшиеся вокруг толстовской Ясной Поляны. Прочитав несколько весьма противоречивых публикаций в прессе, я понял, что над исторической усадьбой нависла экологическая угроза и опасность запустения. Поручили разобраться в ситуации разным организациям — самим тулякам, отделу культуры ЦК КПСС, министерствам культуры СССР и РСФСР. Потом несколько раз по моей инициативе обсуждали вопрос о Ясной Поляне на Секретариате ЦК. Решали по-крупному: сохранить в прежнем виде старый дом и лесопарк, а рядом построить новый современный туристско-экскурсионный комплекс.
Но особенно много хлопот доставляла экологическая обстановка в районе Ясной Поляны. Рядом, за оградой усадьбы, проходила весьма загруженная автомагистраль, кроме того, поблизости была запроектирована новая трасса Москва — Юг. Этот участок будущей автострады проектировали военные, они же и возражали против ее переноса. На Секретариате ЦК мы настояли на том, чтобы отодвинуть новую трассу за десятки километров от Ясной Поляны, и это заметно снизило экологическую нагрузку. Даже Министерство обороны уступило требованиям защитников окружающей среды.
Так мы начинали. И пишу об этом для того, чтобы вновь напомнить, какой эмоциональный подъем царил в нашем обществе после апреля 1985 года, когда мы начали «очеловечивать» экономику, поворачивать ее еще больше лицом к духовным и бытовым запросам народа.
Ведь вокруг Ясной Поляны были закрыты почти все вредные производства, в том числе крупное производство химических удобрений на Щекинском комбинате, тепловые станции переведены на природный газ. Такой подход в то время был в диковинку. Ведомства сопротивлялись отчаянно, а Совмин России как-то очень уж дрябло, вяло занимался сохранением толстовской усадьбы. Не скрою, пришлось на Секретариате ЦК нажимать, и не один раз. До тех пор, пока наконец не был окончательно утвержден генеральный план реконструкции Ясной Поляны.
То, что можно было сделать сразу — оздоровить экологическую обстановку, ограничить в окрестностях музея-заповедника новое строительство, — было выполнено. Однако после 1988 года этот вопрос тоже куда-то провалился. Конечно, все это дело Советов…
Безусловно, систему партийно-государственного управления необходимо было менять, передавая властные функции Советам. Но опять-таки сам этот процесс вовсе не обязательно должен был носить ура-р-революционный характер, почти одномоментный. Средства массовой информации раздули миф о том, что якобы партийный аппарат отчаянно цепляется за административные и хозяйственные функции, а потому надо решительным приступом вырвать у него власть. Но вспомним, задача разделения партийных и хозяйственных функций была выдвинута значительно раньше, сразу после войны, потом к ней вернулись в 60—70-е годы.
Это был верный шаг. Если бы партия постепенно передавала Советам функции управления, то можно было бы избежать многих нынешних потрясений. Однако, как и во многих других случаях, вместо спокойного, взвешенного переноса властных функций от партийного аппарата к Советам этот процесс принял характер борьбы за власть — даже не борьбы, а схватки! В результате партия никаких хозяйственных функций никому не передавала — ее просто отстранили от участия в решении важнейших общегосударственных дел. Перестройка системы управления и в данном случае была заменена «скачком».