Предсказание П. Н. Дурново
Шрифт:
Добавлю еще одну черту, заключающую в себе отчасти «вторжение» в личную жизнь Дурново. Хотя он умер больше четверти века тому назад, я не решился бы ее коснуться, если бы о ней уже не появились сведенья в печати. История, вследствие которой Дурново был в 1893 году уволен с весьма резкой резолюцией о нем Александра III, рассказана не только в воспоминаниях революционеров, но и в мемуарах графа Витте. Глава русской политической полиции всю жизнь страстно увлекался женщинами. У него было очень много романов, из-за которых он забывал решительно все. Один роман и стоил ему довольно дорого. Однажды к нему на прием явилась молодая, очень красивая посетительница хлопотать о своем брате, мичмане, попавшемся по какому-то, по-видимому, незначительному,
Отношения между графом Витте <...> и Дурново были своеобразны. Оба высоко ценили друг друга и друг друга недолюбливали. Витте в своих «Воспоминаниях» постоянно отмечает ум, опыт, энергию Дурново. Отмечает он и его физическую храбрость. По его словам, в разгар террористической деятельности революционных партий Дурново, которого решено было убить и за которым постоянно следили террористы, «бравировал опасностью. Он имел вне дома очень хорошую знакомую, к которой ежедневно ходил, что составляло заботу его охраны».
Но вместе с тем Витте считал Дурново человеком беспринципным, в чем едва ли ошибался, и думал, что совершил печальную ошибку, пригласив его в свой кабинет.
Надо отметить, что вхождение Дурново в кабинет Витте было главной причиной того, почему русские умеренные либералы из оппозиции в этот кабинет не вошли (после русской конституции), хотя Витте их усиленно звал. И Гучков, и Шипов, и князь Трубецкой заявили Витте, что готовы сотрудничать с ним, но не с Дурново: бывший глава департамента полиции считался одиозной фигурой для всей либеральной России. Витте немедленно это довел до сведенья Дурново. «- Что они против меня имеют?
– спросил Дурново. Я ему ответил, - рассказывает Витте, - что они не объясняют, но, вероятно, все его женские истории, довольно в свое время нашумевшие. На это он ответил: - Да, действительно, в этом я грешен.
– На этом мы и разошлись» {8} .
8
Воспоминания.
– Т. II. — С. 84.
Граф Витте в этом «объяснении», конечно, лукавил или просто шутил. Дело было не в «женских историях» Дурново, до которых никому не было дела, и даже не в той «женской истории», которая была связана с бумагами иностранного посла (она была порядочно забыта). Дело было в том, что бывший глава департамента полиции был одиозным человеком для всей либеральной России. Он считался крайним реакционером. И эта его репутация чрезвычайно удивляла Витте: по своей служебной деятельности он знал, что Дурново в беседах и в совещаниях высказывает весьма либеральные мысли и, по большому своему уму, обычно выступает против реакционных мер и предложений (в частности, он был защитником евреев и противником антисемитских мероприятий). А так как Дурново вдобавок превосходно знал полицейское дело, казавшееся особенно важным в революционное время, то граф Витте пожертвовал участием либералов и пригласил Дурново на должность министра внутренних дел. Это он впоследствии считал своей тяжелой ошибкой. По его словам, Дурново, заметив, что на верхах Витте не любят, тотчас повел интригу против него!
Это весьма вероятно. Та характеристика, которую Витте дает Дурново, весьма близка к истине. Но если творец русской конституции недооценил в свое время готовность Дурново служить каким угодно идеям, то в пору составления своих мемуаров он все-таки недооценил и его умственные способности. Хотя об уме Дурново он вообще отзывается лестно, но, по-видимому, Витте никак не представлял себе, что этот хитрый, опытный полицейский чиновник был человеком огромной, совершенно исключительной проницательности и что он оставит в наследье необычное предсказанье. О «Записке» Дурново граф Витте, по-видимому, и не слышал. Оба они умерли почти в одно время.
III
(Эта часть очерка в рукописи лишь намечена. Она начинается так.
– Андрей Чернышев):
С какими свойствами ума связана способность человека к предсказаньям? На это очень трудно ответить. Думаю, что с разными свойствами у разных людей.
(Алданов предполагал рассмотреть «предсказание» английского поэта XVIII века Томаса Грея, писавшего, что в будущем появятся летательные аппараты.
– А. Ч.)
Это было просто молниеносное озарение человека, который не был ни философом, ни государственным деятелем, ни техником.
(Далее он собирался писать о Джефферсоне, «человеке большой проницательности, основанной на большом уме и громадном опыте».
– А. Ч.)
Джефферсон инстинктом, всеми силами души чувствует, что идеи Декларации Независимости отвечают и интересам людей, и их душевной потребности - по крайней мере, одной из их потребностей. Веру его в эти идеи просто невозможно отделить от личности Джефферсона. Она стала частью его души. Она в нем не слабеет ни в худшие времена Войны за независимость, ни в худшие времена Французской революции, ни в худшие времена Бурбонов. В день вступления Людовика XVIII на трон его предков все предшествовавшее двадцатипятилетие истории мира могло и должно было казаться «дьяволовым водевилем», как говорит персонаж великого русского писателя. <...> И тем не менее эти идеи завоевывают весь девятнадцатый век и, как мы все надеемся <...>, восторжествуют и в двадцатом.
Но... но... человек есть существо сложное. Можно поставить на его лучшие стороны - и выиграть. Можно поставить на худшие его стороны - и тоже выиграть. Петр Николаевич Дурново в лучшие стороны человеческой природы не верил. Один из его предшественников по должности, Потапов, говорил: «Никогда я ни одному человеку не верил и никогда не имел случая об этом пожалеть». Такова была и философия Дурново. На определенный промежуток времени он «выиграл». История пошла не так, как он этого хотел, но совершенно так, как он это предсказал, -он и только он! Как мне говорили, он на старости лет все читал философские и политические книги, читал с кривой усмешкой. Могучие умы, благородные сердца мечтали о том, куда должно было бы пойти человечество. Но старый полицейский чиновник, имевший возможность хорошо изучить худшее в человеческой душе, с кривой усмешкой, перед смертью, мысленно отвечал им: «Нет, не туда, совсем не туда пойдет ваше человечество, а вот куда оно пойдет!»