Предзнаменование
Шрифт:
— Нет сомнений: это серая амбра. Китовый помет. Никогда не видел ее в таком количестве, да еще и не в сезон. Обычно ее находят на берегу после зимнего солнцестояния, в декабре.
— Если это серая амбра, это не помет, — уточнил Таррага. — Это сперма самца.
— Может, и так. — Жан Трейе посмотрел на Мишеля. — Ты уже заключил сделку?
— Нет еще. Я не знал, что это такое.
— Вот и хорошо, значит, мы пришли вовремя. — Он повернулся к крестьянину. — Послушайте, приятель. Вы пытались продать нашему другу китовое дерьмо или сперму, что еще того хуже, и заслуживаете хорошей дубины. Но ваше благочестие
33
Торнези итальянская мелкая монета, 2 торнези равны 1 грану, 100 гран — 1 дукату. (Прим. ред.)
— Но рыбаки говорят, что это очень ценная вещь! — запротестовал крестьянин.
— Ценная? И какую, по-вашему, ценность имеют два куска дерьма? Ладно, пять, и не будем больше спорить. А сегодня вечером можете над нами вдоволь посмеяться… Нотрдам, заплатите. И считайте, что подали на бедность…
Мишель раскрыл кошелек, пристегнутый к поясу, отсчитал пять монет и одну за другой бросил их в раскрытую ладонь крестьянина. Тот быстро поклонился и заторопился к выходу, словно боясь, что господа передумают. В дверях он чуть не сшиб с ног входящего в аптеку элегантного молодого человека.
— Шарль, ты явился как раз в нужный момент! — воскликнул Жан Трейе, умирая со смеху. — Мишель только что купил три или четыре унции серой амбры за пять монет!
Новый посетитель побледнел и разинул рот:
— Да она стоит, по самым скромным подсчетам, раз в сто больше!
Он подошел к столу и взял кусочек амбры.
— Она чистейшая, а главное — не порчена лисой!
— Лисой? — спросил Мишель.
— Ну да. Это вещество неудержимо притягивает к себе лис. Они чуют амбру издалека и сразу норовят сожрать. Но переварить не могут, и она так и выходит нетронутой, разве что чуть потемнев. Амбра, прошедшая через лисий кишечник, стоит гораздо дешевле. Но эта, насколько я вижу, совершенно чиста и потянет на приличную сумму.
Жан Трейе с иронией покосился на Нотрдама.
— Итак, Мишель, мы устроили тебе выгодную сделку. Авторитет в лице Шарля Сенинюса это подтверждает. Ты купил какашку, которую выкакали всего один раз. Ты богатый человек. Труды многих наших философов представляют собой ту же субстанцию, но столько не стоят.
— Фокус в том, что они выкаканы неоднократно, — с комической важностью заявил Сенинюс.
— Но это же не какашка, это засохшая сперма! — запротестовал Таррага.
— Благородства субстанции это не меняет.
Развеселившись, Мишель вытянул руки вперед.
— Кто разбогател, так это Леонар Бандой. Мне причитаются только пять монет задатка.
Сенинюс доверительно тронул его за плечо.
— Не делай глупостей, Мишель. Амбру купил ты. Имел место частный торг, и ты имеешь на нее права. Верно, Жан?
Трейе важно кивнул.
— У Модестина и Ульпиана сказано ясно: купивший дерьмо должен хранить его при себе. Даже если это дерьмо кита.
Таррага присоединился к друзьям:
— То же самое и сухая сперма. Это сказано не напрямую, а так, между строк.
Окончательно развеселившись, Мишель увязал сверток.
— Послушать вас, так словно заговорил мой старый друг Рабле. Ладно, я забираю себе эту штуку. Надеюсь, она принесет мне то самое богатство, что вы мне наобещали. Как же мне вас отблагодарить?
— Да очень просто, — любезно ответил Жан Трейе. — Ты ведешь замкнутую монашескую жизнь, исключение составляют редкие визиты к нашим дамам. Теперь, когда мы сделали тебя богачом, ты должен пригласить нас в таверну. И уж как минимум часть своего заработка потратить на то, чтобы угостить нас вином. А то еще найдешь какую-нибудь добродетельную синьорину, которая вьпрясет из тебя все остальное на занятия, весьма полезные для здоровья.
Запирая сверток в ящик, Мишель покачал головой.
— Этим я занимался в студенчестве. Теперь мне тридцать шесть, и я не могу позволить себе мотовство. Надо заботиться о собственной чести.
— Ты что же, думаешь, у нас нет чести? — Уже не на шутку раздосадованный, Жан Трейе обернулся к приятелям. — Он рассуждает, как какой-нибудь евреишка, что похоронил себя в лавке в гетто, пересчитывая золото, нажитое ростовщичеством. Кончится тем, что придется держать его подальше от наших домов и наших жен. Известно, что у иудеев чувственная аура.
Мишель вздрогнул. Ни Трейе, ни остальные ничего не знали о его происхождении. Неужели поведение действительно его выдает? Очевидно, да. Но еще есть время выправить положение.
— Дай мне закончить, Жан, — сказал он с вымученной улыбкой. — Ясно, что мои серьезные намерения должны отступить перед подарком, который ты мне сегодня преподнес. Ты сделал меня обладателем драгоценного свертка с китовым дерьмом. Сегодня же вечером отправимся в таверну отпраздновать это событие и выпить в преддверии богатства, которое должно дождем на меня посыпаться.
Лицо Трейе тут же разгладилось. Он расхохотался, а вместе с ним и остальные. Переведя дух, он сказал:
— Прости, что сравнил тебя с обрезанными. Я это сделал только для того, чтобы вытащить тебя из омута затворничества. И сегодня угощаешь не ты, угощаю я. Ты нам очень дорог, и мы хотим, чтобы ты вошел в нашу компанию.
Мишель почувствовал, как на глаза навернулись слезы.
— Спасибо, дружище. Встретимся в таверне после заката. Спасибо всем.
Все трое откланялись и вышли. В следующий миг на пороге снова возник Таррага.
— Это не дерьмо, это сперма, можешь мне поверить.
— Верю, верю, — ответил Мишель с легким кивком, и тот, удовлетворенный, скрылся за дверью.
Остаток утра прошел как обычно. Бандой вместе с сыном явился очень поздно. Сын тут же засел считать приходы и расходы. Клиентов было мало. Пришел старичок, страдавший подагрой, которому было предписано принимать отвар осеннего сафлора, только что заваренный на кухне. Затем женщина лет пятидесяти, больная астмой, получила дорогую настойку из молочая, которой надо было пользоваться с осторожностью. Самой любопытной клиенткой оказалась молодая девушка, только что вышедшая замуж. Муж с первого дня пренебрегал своим обязанностями и проявлял полное равнодушие к ее прелестям. Обыкновенные афродизиаки не оказывали никакого действия.