Преисподняя
Шрифт:
За дворцом на отшибе, в дальнем углу парка, куда сквозь заросли крапивы и чертополоха вела узкая асфальтированная дорожка, стоял тёмный пустой особняк. В нем было два этажа, уютное крыльцо, балкон, крутая, на западный манер крыша, и выглядел он нездешне, точно пришелец издалека. Рядом рос большой куст жасмина-чубушника, цвела старая липа, и большой раскидистый клён надёжно прикрывал острую крышу сверху.
За стеной поодаль высились помпезные здания Министерства обороны, особняк выглядел странно, словно иностранец в русской глуши, как будто его поставили
Они стояли в темноте среди зарослей, сильный запах жасмина и цветущей липы наполнял ночной воздух, с улицы, из распахнутого окна едва слышно долетала музыка. И потом, позже, спустя много лет, Ключников с тоской вспоминал эту ночь и с пристрастием вопрошал себя: неужели она была?
Нельзя было поверить, что вокруг Москва, центр города, настолько от всей картины веяло чем-то давним, забытым.
— Чей это дом? — спросил Ключников, глядя, как редкие огни пробиваются сквозь заросли и отражаются в чёрных стёклах особняка.
— Ничей, — ответила она. — Хотите, будет наш с вами?
— Как? — удивился Ключников.
— Поселимся, будем жить, — улыбнулась она лукаво. — Согласны?
Ключников не знал, что ответить, он не умел вести светские беседы с женщинами — онемел, язык проглотил.
— Боитесь? — улыбнулась она сочувственно, её глаза блестели в темноте, и похоже, ей нравилось дразнить его, глядя, как он теряется и немеет.
То, что он не речист с женщинами, было сразу понятно, другой бы уже развёл турусы на колёсах, а она была настоящая горожанка, девушка из центра, столичная штучка, рядом с ней Ключников тушевался и чувствовал себя увальнем, жалким провинциалом.
Они обошли несколько обширных дворов, в которых стояли старинные усадьбы и древние палаты, в сумраке ночи здания напоминали оперные декорации. Ключников узнал, что околоток, по которому они гуляют, издревле называется Чертольем и всегда был опасным местом, жить здесь не рекомендовалось, а старые москвичи остерегались сюда приходить.
— А вы как же? — простодушно спросил Ключников, не подозревая, к чему это приведёт.
— Я? — она глянула серьёзно и ответила без улыбки. — А я сама ведьма, — она вдруг приблизила лицо вплотную и глядя в упор, сказала твёрдо. — Захочу — любого приворожу.
От неё пахло дорогими духами, и волосы её пахли чем-то душистым, у него даже голова закружилась; Ключников на какое-то время потерял власть над собой. Он отчётливо все помнил, мог двигаться и говорить, но по непонятной причине не двигался и не говорил. Могло сдаться, он находится в чужой власти и не волен делать, что вздумается; так ему мнилось позже.
Она смотрела в упор, потом вдруг отстранилась резко, как бы оборвав разговор на полуслове, и направилась к выходу; Ключников покорно побрёл следом. И потом, после, он неизменно поражался её своеволию: она была непредсказуема в словах и поступках, он всякий раз дивился её норову и строптивости.
Она привела его к старому доходному дому, стены были покрыты светлой керамической плиткой, в которой тускло отражались уличные огни. Сквозь арку они вошли в небольшой замкнутый двор, и Ключников удивился: во дворе горел свет, слышались голоса, и какие-то люди, мужчины и женщины, озабоченно сновали из дома во двор и обратно.
Возле подъезда Ключников увидел раскрытый железнодорожный контейнер, который загружали мебелью, утварью, связками книг, ящиками с посудой и одеждой.
— Аня, где ты была? — недовольно спросила женщина средних лет, Ключников понял, что это мать. — Разве так можно? Ночь, а тебя нет. Ты же знаешь, что творится в городе. Мы все волновались.
— Мама, меня проводили, — ответила Аня, и все быстро взглянули на Ключникова: провожатым был он.
Анна достала из сумочки ключи и открыла стоявшую в стороне машину.
— Ты куда? — хмуро спросил один из мужчин.
— Папа, я скоро вернусь, — она жестом пригласила Ключникова сесть в машину.
— Не надо, я сам доберусь, — отказался он, но она повелительно указала ему на машину — не разговаривай, мол, садись!
Свет фар скользнул по тёмным окнам, осветил чёрное чрево подворотни и метнулся по переулку вдоль красивых старинных домов, машина стремглав понеслась вперёд.
Как она водила! Они мчались по ночным улицам, летели по пустынному, охваченному страхом городу, стремительно брали повороты, машина была похожа на снаряд, пронзающий пространство.
— Аня, у вас кто-то уезжает? — спросил Ключников.
— Мы все уезжаем, — ответила она.
— Все? — удивился он. — Куда?
— Куда угодно. Виза в Израиль, но там видно будет. Главное — отсюда вырваться.
Он оглушенно помолчал, соображая, и недоуменно уставился на неё:
— В Израиль? Вы разве еврейка?
— Не похожа? — усмехнулась она со значением, точно за его словами что-то крылось.
— Нет, я просто… честно говоря, я не очень разбираюсь… — пробормотал он сбивчиво.
По правде сказать, новость оказалась для Ключникова полной неожиданностью; время от времени он украдкой поглядывал на Аню, точно хотел удостовериться, не разыгрывает ли она его.
Он подумал, что узнай Буров о его знакомстве, он осудил бы его и заклеймил.
Они мчались по безлюдным улицам. Их несколько раз останавливали вооружённые патрули, осматривали машину и отпускали, они неслись по пустынному городу, который казался вымершим.
Анна знала язык, работала переводчицей, её бывший муж уехал в Америку несколько лет назад, а теперь вся семья решила, что оставаться здесь больше нельзя.
— Вы хотите ехать? — спросил Ключников.
Она с грустью покачала головой:
— Если бы я хотела, я бы уехала с мужем. Он хорошо устроен, у него дом, работа… Но я отказалась, и мы развелись.
— Тогда отказались, а сейчас…
— Я люблю Россию, все мои предки жили здесь. Даже в самые трудные времена они эту страну считали своей. Воевали за неё. А теперь нам говорят: убирайтесь, вы здесь чужие.