Преисподняя
Шрифт:
Теперешняя ситуация опровергала его теорию.
Эта головоломка не давала Айку покоя, и их и без того медленный спуск еще замедлился. Тяжесть, которая на него давила, не имела отношения к глубине — теперь уже одиннадцать миль. Напротив, по мере увеличения давления он получал все больше кислорода и в результате ощущал какую-то неприятную легкость, наподобие той, что испытываешь, спускаясь с вершины. Только теперь лишний кислород в голове вызывал новые мысли и вопросы.
И хотя Айк не мог объяснить почему, он не сомневался, что сам сделал выбор, приведший его к падению.
Дорога вниз была дорогой текущей воды. Первые дни Али провела с завязанными глазами, слушая, как плещет вода под плавниками тащивших плот амфибий. Потом был спуск мимо маленьких и огромных водопадов. Затем, уже на твердой земле, она шла по перегороженным камнями ручьям. Вода стала путеводной нитью.
Али держали отдельно от двух солдат, захваченных живьем. Однажды ее повязка соскользнула, и она увидела их в вечном сумеречном свете лишайников. Солдат связали ремнями из сыромятной кожи; из ран до сих пор торчали стрелы. Один с ужасом посмотрел на Али, и монахиня его перекрестила. Ее охранник поправил повязку, и они продолжали путь.
Хейдлов не беспокоило, что солдаты могут запомнить дорогу, ведь у них все равно не будет возможности по ней пройти. Это вселило в Али некоторую надежду. Значит, ее пока убивать не намерены. Подумав о судьбе солдат, она почувствовала стыд за свой оптимизм, но ухватилась за эту соломинку с жадностью, которой раньше не знала. Ей даже в голову не приходило, что инстинкт выживания может быть настолько сильным. Героизмом тут и не пахло.
Ее тащили, дергали, несли, подгоняли, а она ушла в себя, словно забилась в щель, которая стала центром ее бытия. Ей не причиняли вреда, не насиловали. Но Али страдала.
Прежде всего она голодала, хотя нельзя сказать, что ее не кормили. Али отказалась есть мясо, которое ей дали. Монстр — тот, главный — как-то подошел к ней.
— Вам, милая, нужно поесть, — сказано на безупречном английском, — а то вы не сможете завершить хадж.
— Я знаю, что это за мясо, — сказала Али. — И я знала этих людей.
— Ага, понятно. Просто еще не проголодалась.
— Кто вы?
— Паломник, вроде вас.
Но Али знала. До того, как ей завязали глаза, она видела, что он командует — отдает приказы, распределяет обязанности. Да и без того он определенно выглядел именно так, как может выглядеть Сатана, — нависший лоб, по-разному изогнутые рога, надписи по всему телу. Он казался выше прочих хейдлов, шрамов на нем было больше, и в глазах его читалось знание — такое, о каком Али не хотелось даже думать.
В конце концов Али стали кормить насекомыми и мелкой рыбой. Она заставила себя есть. Путь продолжался. Идти приходилось по камням, и у Али ночами ужасно ныли ноги. Боль была даже кстати — помогала отвлечься от остального. Возможно, если бы у нее, как у солдат, торчали из ран стрелы, ей вообще было бы не до душевной скорби. Однако действительность не отпускала. Айк погиб.
Наконец отряд подошел к развалинам какого-то города — таким
Измотанная, напуганная, словно одурманенная, поднималась Али по тропе. Город почти полностью затопили прозрачные ледники из натечного камня, испускавшего слабое свечение. Не свет, а скорее полумрак, но хватало и этого. Али разглядела, что город лежит на дне огромной пропасти. Медленный каменный потоп поглотил большую его часть, однако осталось еще немало зданий с целыми комнатами. Стены и колоннады украшала резьба — звери и сцены из древней жизни хейдлов; все рисунки обрамлены изящными арабесками.
Разрушенный временем и геологическими процессами, город тем не менее оказался населенным, во всяком случае не пустующим. К изумлению Али, сюда собрались тысячи, нет десятки тысяч хейдлов. Вот и ответ на вопрос о том, куда они пропали. Со всего мира они стекались в это убежище. Как и думал Айк, они скрываются, здесь их приют.
Войдя в город, Али увидела изможденных детей, лежащих на материнских коленях. В безмолвной толпе почти не было младенцев и стариков. На земле валялось множество разного оружия — видимо, поднять его хозяева уже не могли.
У хейдлов, вялых и равнодушных, был такой вид, словно они дожили до конца света. Али всегда удивляло, что беженцы — неважно, какой расы — останавливаются и не идут дальше. Это и есть отличие беженца от первопроходца — у первых, когда они пересекают определенную границу, словно срабатывает некий импульс. Что же мешает хейдлам идти дальше?
Али и ее захватчики поднялись на холм в самой середине города. Там, на янтарного цвета натечных образованиях, лежали развалины здания. Али повели в коридор, вьющийся среди руин. Ее тюрьмой оказалась библиотека. Пленницу оставили одну.
Она оглянулась, изумленная окружающим богатством. Вот, значит, каков ее ад — целая библиотека нерасшифрованных текстов. Если так, ей придумали неподходящее наказание. Али увидела глиняную лампу — такую же, как те, что зажигал Айк. Из носика вился маленький огонек. Подняв лампу, она стала осматриваться, но от неосторожного движения лампа погасла. Али стояла в темноте, полная сомнений, напуганная и одинокая. На нее вдруг свалилась усталость, и она просто упала и уснула.
Когда Али пробудилась спустя час, в дальнем углу комнаты горела другая лампа. Али подошла, и от стены поднялась фигура в рваном холщовом балахоне.
— Кто здесь? — сурово спросил мужской голос.
Он казался усталым и безжизненным, словно говорил призрак. Али воспрянула. Это, конечно, ее товарищ по несчастью. Она не одна!
— А вы кто? — спросила она и подняла у него с лица капюшон.
Невероятно.
— Томас!
— Али! Неужели?..
Али обняла его — кожа да кости.
Иезуит изменился с их встречи в нью-йоркском музее — все то же морщинистое лицо, но еще больше нахмурился лоб, отросла седая борода, грязными космами висели волосы, покрытые засохшей кровью. Глаза остались такими же — они всегда были глубоко посаженными.