Преисподняя
Шрифт:
Палач кивнул. У него было жестокое, непроницаемое лицо с темными, горящими глазами. Как всегда, он был в капюшоне, закрывавшем большую часть лица и ниспадающем на плечи. Он был не молод и не стар: палач существует столько, сколько существует мир, поэтому он никогда не меняется.
На нем была широкая рубаха с поясом и узкие штаны.
Положив Клауса поближе к печке, чтобы он отогрелся, палач достал хлеб и пиво для себя и Суль.
Они молча ели. Потом Суль спросила:
—
Он ответил, не глядя на нее:
— Я знаю больше других. Я знаю, кто такая ведьма с кошачьими глазами. Власти за ней охотятся. Но я не назвал ее имя.
— Спасибо, — просто сказала Суль.
— Твой приемный отец хороший человек. Вы помогли мне однажды, не отказав мне и не обидев презрением.
Больше они ни о чем не говорили.
Перекусив, они занялись Клаусом. Жизнь в нем еще теплилась. Палач предложил ей постель в крошечной комнатушке — это была единственная постель в доме. Суль залезла под одеяло, полумертвая от усталости, с натруженными руками и ногами.
Палач вошел в комнатушку и лег с ней. Ей было все равно. Несколько раз в течение ночи она чувствовала, что он овладевал ею, но была слишком уставшей, чтобы протестовать. Она позволяла ему делать это. Он был одиноким мужчиной. Конечно, от него воняло немытым телом, но ведь он помог ей. Это была ее благодарность.
Палач дал ей санки, чтобы положить Клауса, получив взамен отличную доску. Он проводил ее довольно далеко, сам таща санки. Они говорили только о самом необходимом. При расставании они сказали друг другу лишь три простых слова:
— Спасибо, — проговорила Суль.
— Тебе спасибо, — ответил он.
Он долго стоял и смотрел ей вслед.
Было уже темно, когда она привезла санки в Линде-аллее. Неожиданные обстоятельства осложнили ее путь: за день снег растаял, и ей пришлось тащить санки по голой земле, по траве, песку и камням.
А Клаус по-прежнему лежал неподвижно.
В доме было темно, казалось, что там никого нет. Уже наступила ночь. Сначала она постучала в окно Лив — в окно своей бывшей спальни. Но Лив не отвечала. Суль забеспокоилась. Что могло случиться за время ее отсутствия? Неужели…
Но стук в окно Аре сразу дал результат: ее впустили в дом.
— Суль! — изумленно прошептал ее младший брат. — Это в самом деле ты?
— Да. Дорогой Аре, как чудесно видеть тебя опять! Ты можешь разбудить Тенгеля? Я привезла больного. Постарайся не разбудить Силье, если сможешь.
Он кивнул. Вскоре в слабо освещенной прихожей появился полураздетый Тенгель.
— Суль! Дорогое дитя! Добро пожаловать!
Они обнялись. Она рассказала про Клауса. Его тут же внесли в дом.
— Дело серьезное, — произнес Тенгель своим спокойным голосом, которого так не хватало ей последнее время. — Дело совсем никуда!
— Он жив?
— Если бы я знал! Мне нужно осмотреть его. А ты иди и ложись. Тебе нужен отдых.
— Что поделаешь. Даже вернувшись домой, я не могу расслабиться.
По лестнице спускалась Силье. Было много приветствий и слез.
— Для тебя имеет значение, выживет этот парень или нет? — спросил Тенгель.
Подумав, Суль ответила:
— Да, имеет, но не в том смысле, в каком ты думаешь. Он был добр ко мне. И он много страдал из-за человеческого зла.
— Тогда я приложу все силы, — сказал Тенгель. — Здесь потребуется все мое умение.
Взглянув на лицо Клауса, Силье воскликнула:
— Боже мой, это же тот парень, который когда-то жил в Гростенсхольме!
— Да, — сказала Суль. — Вы пытались разлучить нас, но жизнь распорядилась иначе.
Силье ни о чем больше не спрашивала. Она не осмеливалась.
Пока Суль уплетала за обе щеки домашнюю еду, Аре и Силье расспрашивали ее обо всем. Тенгель в это время был с Клаусом в комнате для больных. Силье хотела знать все, но Суль отвечала сдержанно, а потом и вовсе переменила тему разговора.
— Где Лив? — спросила она.
— Разве ты не знаешь? Нет, конечно, ты не знаешь. Лив и Даг поженились. Теперь они живут в Гростенсхольме.
— Сохрани и помилуй! Как все быстро! Но это самое лучшее, что может быть.
— Это было необходимо — прежде всего для Лив. Она совсем зачахла. Этот жуткий Лаурентс отнял у нее уверенность в себе. Как хорошо, что он умер… Теперь я спокойна.
«Значит, я старалась не напрасно», — подумала Суль и вслух сказала:
— И как теперь дела у Лив?
— Она с каждым днем все больше становится похожей на себя. Думаю, она начинает выздоравливать.
— Как ты думаешь, что она чувствует, лежа с мужчиной?
— Но, Суль! — возмутилась Силье.
— Милая Силье, ведь это я рассказала тебе обо всем! Иногда мне приходит в голову мысль, уж не аист ли принес тебе детей?
— Нет, меня смутило только слово «мужчина». Наша маленькая Лив — и мужчина! Но ты устала, друг мой, тебе действительно пора спать.
— Да, спасибо. Но завтра я уеду.
— Разве ты не останешься с нами?
У Суль потеплело на душе от этих заботливых слов, от сознания того, что она была здесь желанной.
— Нет, рано или поздно у кого-нибудь из пациентов Тенгеля спросят о «ведьме с кошачьими глазами» — и тогда за мной придут. У меня есть друзья, Силье, я устроюсь как-нибудь.