Преклони колени

Брокуэй Тристина

Я спала, не зная, как долго, но проснулась вся в поту, с лужицей тепла между ног. Мне снился самый восхитительный сон, и я не хочу, чтобы единственное хорошее, что было в этой комнате, улетучилось. Продолжая фантазировать, я просовываю руку внутрь влажных трусиков, ощущая влагу вдоль щели. Другой рукой я провожу вверх и щипаю затвердевший сосок, отчего на свободу вырывается стон.

Я продолжаю дразнить свой клитор,

потирая его круговыми движениями, разгоняя влагу вокруг. Я так возбуждена. Словно Элайджа сорвал пломбу с моей сексуальности, и теперь я возбуждена и постоянно на взводе.

Я начинаю тереть быстрее, но без Элайджи, который наблюдает за мной или делает это за меня, это совсем не то. Мне просто нужно больше трения. Что-то, что будет тереться об меня. Но в этой комнате мои возможности ограничены. Я приподнимаюсь и оглядываюсь по сторонам, чтобы посмотреть, нет ли чего-нибудь, что я могла бы использовать, и тут мне в голову приходит идея. Не самая лучшая, но она может сработать.

Я беру свою подушку, складываю ее пополам и усаживаюсь на нее. Я никогда раньше не была сверху, так что, возможно, это поможет мне разобраться, и я смогу заставить Элайджу гордиться собой, когда увижу его в следующий раз.

Я опускаю свою намокшую киску на подушку и слегка покачиваюсь вперед-назад один раз, потом два.

— О боже! — Я шепчу, мой клитор трется по ткани взад-вперед, наконец-то получая трение, в котором я так отчаянно нуждаюсь.

Я закрываю глаза и представляю себе Элайджу, лежащего подо мной, и все грязные слова, которые будут слетать с его губ.

Я быстро раскачиваюсь взад-вперед.

— Папочка, ты чувствуешься так хорошо, — говорю я, тяжело дыша, — я сейчас кончу. Пожалуйста, позволь мне быть хорошей девочкой и кончить для тебя, папочка.

Я полушепчу-полустону, давая волю своему воображению.

Тепло распространяется, и покалывания на моем клиторе усиливаются. Я ускоряю темп, сильнее вжимаясь в подушку, двигаясь вперед и назад круговыми движениями, как вдруг чувствую, что перехожу за грань. За веками вспыхивает свет, и я представляю, как Элайджа вылизывает и всасывает все соки, которые вытекают из меня.

Я падаю на бок и ложусь на кровать, переворачивая подушку, чтобы подложить ее под голову, и вдыхая полной грудью.

Мне следовало поберечь силы, но я ничего не могла с собой поделать. Я не могла провести еще одну ночь без папочки, даже если на этот раз он был лишь фантазией.

ГЛАВА 14

Элайджа

Прошло почти две недели с тех пор, как я в последний раз видел Беллу. В последний раз я слышал о ней, когда она спорила с матерью на церковном пикнике. Я предполагал, что увижу ее в следующее воскресенье на службе, но Реджина заявила, что Белла больна и находится дома. Я предложил принести суп в поместье, но она отказалась, что было необычно для Реджины Торнфилд. Обычно она ищет любой повод, чтобы я заглянул к ней, так что я уверен, что что-то происходит, просто не знаю, что именно.

Я

слышу стук в дверь и смотрю на время на своем телефоне. Сейчас восемь часов вечера, и я не жду гостей.

Я открываю дверь и вижу Беллу, которая смотрит на меня.

— Рад видеть тебя на ногах, детка. Я волновался. Мама сказала, что ты заболела.

Обняв Беллу, я почувствовал, как ее тело напряглось, и она быстро вдохнула. Беспокойство захлестнуло меня, и я осторожно отпустил ее, изучая ее лицо на предмет признаков дискомфорта или боли.

— Белла, что случилось? Тебе больно? — спросил я, мой голос был полон беспокойства.

Она на мгновение замешкалась, ее глаза избегали моих.

— Это не просто физическая боль, — наконец призналась она, ее голос едва превышал шепот. — Произошло кое-что ещё, что я не могу сейчас полностью объяснить.

Мое сердце опустилось еще ниже, но я знал, что должен быть терпеливым и дать ей возможность раскрыться в ее собственном темпе.

— Не торопись, Белла. Я рядом, что бы это ни произошло, — успокоил я ее, мой голос был полон искренности.

Она глубоко вздохнула, собираясь с мыслями, прежде чем заговорить.

— Это моя мама, — начала она, ее голос дрожал. — У нас всегда были разногласия, но в последнее время они стали просто невыносимыми. Она контролирует все аспекты моей жизни, душит меня своими ожиданиями и требованиями.

Я внимательно слушал, и сердце мое разрывалось от жалости к Белле. Я всегда знал, что ее отношения с матерью были сложными, как и мои, но никогда не понимал, насколько сильную боль она испытывает.

— Она видела нас в бассейне.

Она говорит, уставившись в пол, как будто мне должно быть обидно или стыдно. Я никогда не буду смущаться или сожалеть о том, что мы делали вместе.

— Жаль ее, но тебе уже восемнадцать. Тебе больше не придется терпеть ее выходки.

Я протянул руку и осторожно приподнял подбородок Беллы, убедившись, что она встретила мой взгляд.

— Белла, тебе нечего стыдиться. Наша связь, наша любовь — это нечто прекрасное, и никто не должен заставлять тебя чувствовать себя иначе, — твердо сказал я, мой голос был полон убежденности.

Она подняла на меня глаза, в которых читалось облегчение и уязвимость.

— Я всегда чувствовала себя в ловушке ее суждений, ее ожиданий. Но ты прав, мне уже восемнадцать, и я заслуживаю того, чтобы прожить свою жизнь по-настоящему.

— Заслуживаешь. Я рад, что ты это понимаешь. — Я отвечаю, гордясь тем, что она наконец-то готова постоять за себя. — А теперь покажи мне, где болит, чтобы я мог помочь тебе, детка.

Она встает, и я следую за ней в спальню, довольный тем, что она чувствует себя достаточно комфортно, чтобы чувствовать себя как дома. Сняв рубашку, она оборачивается, и весь мой здравый смысл летит к чертям собачьим.

— Я убью ее.

Я говорю, стиснув зубы, стараясь не допустить, чтобы мой рот привел меня к неприятностям.