Прекрасная голубая смерть
Шрифт:
— И что вы с ней сделали?
— Думаю, вы уже знаете.
— Однако вы можете объяснить, что чувствовали. Я знаю только факты.
Вновь поощренный к откровенности, Клод сказал:
— Он дал нам по десять тысяч каждому. И вот тогда Юстес пришел ко мне.
— Он пришел к вам?
— Нас объединяла наша неприязнь к дяде, но все равно мне мой кузен не нравился. Тем не менее, он был неотразим. Сказал, что нашел для нас способ разбогатеть, для нас обоих, а мы оба знали, что в подобных вещах он большой дока. По-моему, он заправлял бюджетом своей собственной семьи лет с шести-семи, уберег их от страшного
Ленокс опять, скрыто его подталкивая, сказал:
— Значит, он нарисовал вам радужную картину?
— Он меня убедил. Сказал, что нам больше никогда не надо будет работать. И, конечно, он был прав. Даже согласись мы с решением правления, то, разумно распоряжаясь деньгами, мы вполне могли бы жить на то, чем располагали, не говоря уж о росте цены акций. Но, понимаете, он задурил мне голову грезами о неограниченном богатстве… — Клод раздавил сигарету о подоконник открытого окна и запустил руку в волосы. — Десять тысяч фунтов ни в какое сравнение с ним не шли.
— Насколько понимаю, были долги, — сказал Ленокс, предлагая Клоду новую сигарету.
— К чему тянуть, — с горечью ответил Клод. — Ведь вы уже знаете. Я много пил, влез в карточные долги, а неоплаченных счетов накопилось столько, что волей-неволей мне пришлось бы поужаться. Из десяти тысяч фунтов у меня осталось бы от силы три-четыре тысячи. Конечно, большая сумма, но недостаточная, чтобы жить так, как я хотел жить… Или нет. Как я хотел бы показать дяде Барнарду: вот, как я живу! — Вновь по его лицу скользнула та же тень гнева. — Даже во всем себе отказывая, я израсходовал бы их за пять лет.
Ленокс понимал, что наступил момент, требующий большого такта.
— И Юстес предложил выход…
Клод промолчал, но затем кивнул.
— Да, он меня убедил. Сказал, что, убрав Сомса из правления, мы будем богаты, и конец всем моим тревогам, тревогам моей семьи, всем ехидствам дяди Барнарда. В один присест по сто тысяч каждому.
— Сначала об убийстве речи не было, ведь так?
— В начале не было. Сперва мы просто распустили слухи, что Сомс — пьяница и остался без гроша. Мы думали, что, может, его выведут из правления, в согласии с общественным мнением. Боюсь, мы сильно подпортили ему жизнь, бедняге. — Говоря это, он взглянул на Ленокса почти с вызовом, но лицо детектива сохраняло невозмутимость. Клод продолжал, будто рухнула плотина. — Ничего не получилось, и, понимаете, мало-помалу Юстес убедил меня, что от этого зависят самые наши жизни. Как я вам уже сказал, происходило это будто во сне: убить кого-то, спрашиваю вас? У меня было достаточно денег, друзей хоть отбавляй, богатый дядюшка, пусть и тиран — так как же меня удалось уговорить? Какое безумие! Но до меня дошло только после смерти Пру… а тогда уж от этого зависела самая моя жизнь. Я не мог пойти на попятный, твердил Юстес.
— Продолжайте.
— Нет. Я и так уж наговорил лишнего. Я даже не знаю, какую помощь вы можете мне оказать. — Он стоял у окна, продолжая курить.
Ленокс почти прошептал:
— Наверное, это было нелегко — убить девушку, которую вы знали… которая, возможно, вам нравилась.
— Нравилась? — угрюмо сказал Клод, быстро оборачиваясь к Леноксу. — Да, она мне нравилась, это правда… Помните, как я ужинал один наверху в «Скачках»? Я думаю, именно тогда я по-настоящему понял, что произошло. Когда я очнулся, то в первый раз увидел, каким коварным, жутким человеком был мой кузен… был на самом деле. И меня охватила такая тоска! Это не оправдание, нет, но это правда.
— Что значит: вы очнулись?
— Понимаете, когда я убил Пру, я этого на самом деле не понимал. Юстес дал мне какой-то яд, он его выцыганил у нашего дяди, и еще пузырек с ядом для отвода глаз из комнаты экономки. — Ленокс кивнул сам себе. — Он ведь знает ботанику и пользовался им для растений. А мне откуда было знать? Я Оксфорд еле окончил со степенью третьего класса. Она, думается мне, слышала, как мы говорили про Сомса. И бедняжка Пру настолько доверяла мне, что решила поговорить со мной напрямик. — Он раздавил сигарету и взял новую, предложенную Леноксом. — Он не казался реальным, этот яд. Я как-то не связывал его со смертью Пру, хоть это и звучит странно. Такой маленький пузырек, будто с лекарством.
— Но вы же дрались, не так ли?
— Дрались?
— И вам требовалось заставить ее молчать достаточно долго, чтобы успеть отравить ее после драки. — Заметив, что Клод намерен возразить, Ленокс добавил чуть более резко: — Послушайте, была борьба, в которой вы обожглись.
— Да, вижу, вы, и правда, знаете все. Мы действительно сцепились. Шепотом, чтобы нас не услышали. Но она была жутко рассержена. И я действительно обжегся. Но под конец я убедил ее промолчать, пока я уговорю Юстеса отказаться от плана. Я сказал, что это была просто болтовня.
— Вот так вы ее обманули?
Наступило долгое молчание. Ленокс знал, что подошел момент, когда Клод либо попытается бежать, либо сломается. Неторопливо, без единого резкого движения он достал запыленную бутылку и две стопки из отвратительного гардероба, завещанного ему той или иной тетушкой. Клод был не первым подозреваемым, кого он приводил в эту комнату. Он медленно наполнил стопки ржаным виски и протянул одну молодому человеку. Клод поглядел на нее, помедлил долю секунды, затем взял ее и сделал глоток. С надломом в голосе он продолжал:
— Сделать это для меня было пыткой. В то утро я много выпил, но не это было истинной причиной, почему я не отступил. Это только поспособствовало. Я ревновал, понимаете. Суть в том, что она мне по-настоящему нравилась… что я почти любил эту горничную. — Он засмеялся с таким недоумением на лице, что почти казалось, будто он говорит о ком-то другом, о каком-то другом случае. Ленокс вспомнил Дека и Джеймса, их разные реакции. Очевидно, в Пру таилось нечто особое, и трое молодых людей не просто любили, они были одержимы.
Более не нуждаясь в частых подталкиваниях Ленокса, Клод продолжал:
— И Юстес — он же такой умный! — рассказал мне в то утро про парня из кабака, тайком забиравшегося к ней в комнату. Про Дека. Не знаю, как он это рассчитал, но меня охватила ярость. Она меня пожирала. Я спустился вниз… я подмешал яд в ее стакан с водой… притаился в коридоре. Смотрел, как она пьет, и испытывал почти счастье, знаете ли. Потом сменил свечу, положил записку и оставил какой-то другой пузырек, какой надо было оставить. Вот так.