Прелесть
Шрифт:
Я не сомневался, что лихорадка вызвана перееданием. Тем более что ей оказался подвержен Четырехглазый.
Оливер, немного разбиравшийся в лекарствах, притащил с корабля аптечку и ввел Фуллертону максимальную дозу какого-то антибиотика, рекомендованного на все случаи жизни.
Мы продолжали работать, надеясь, что через день-два он самостоятельно встанет на ноги. Но Фуллертону становилось все хуже и хуже.
Оливер повторно перерыл аптечку, тщательно изучив все инструкции и этикетки, но ничего нового не обнаружил. Он внимательно перечитал брошюру об оказании первой
Кемпер волновался больше всех — он попросил Оливера взять у Фуллертона пробу крови и приготовил гемослайд. Заглянув в окуляр микроскопа, он обнаружил, что кровь буквально кишит бактериями куставров. Повторные анализы были идентичны первому.
Оливер и Кемпер работали, а мы стояли вокруг стола, ожидая приговора. Молчание прервал Оливер, решившийся вслух высказать наши худшие опасения.
— Ну, кто следующий? — спросил он.
Парсонс протянул руку. Все напряженно ожидали оглашения приговора.
— Бактерии есть и в твоей крови, — сказал Кемпер, — но их количество значительно меньше, чем у Фуллертона.
Мы поочередно подходили к Оливеру, результаты анализов повторялись. Правда, в моей крови бактерий содержалось меньше, чем у остальных ребят.
— Мясо куставров, — сказал Парсонс. — Боб не ел.
— Но ведь тепловая обработка уничтожает… — начал Оливер.
— Ты уверен? Эти бактерии должны иметь безумно высокий коэффициент адаптации. Ведь они выполняют в организме куставров огромную работу. Думаю, они могут с легкостью приспособиться к любым, даже самым непредвиденным условиям. Кроме того, овощи и фрукты мы ели в сыром виде. Да и мясо, дорогие мои, вы предпочитали уминать недожаренным.
— Но кто объяснит мне, — вопрошал Оливер, — почему именно Четырехглазый заболел первым? Почему количество бактерий в его крови больше, чем у остальных? Ведь он начал употреблять мясо куставров в пищу одновременно с нами.
Тут-то я и вспомнил свой разговор с Фуллертоном на берегу ручья. Я рассказал о травинке, которую жевал Четырехглазый, но рассказ едва ли улучшил их настроение. Через неделю, максимум две количество бактерий в крови каждого из нас станет таким же, как у Фуллертона. Я подумал было, а правильно ли я сделал, что рассказал? Наверное, правильно.
— Не есть куставров мы не можем, — сказал Вебер. — Другой пищи просто-напросто нет. Как и обратного пути.
— Я подозреваю, — проговорил Кемпер, — что для нас все в прошлом. Ракета улетела, и мы на нее опоздали.
— Надо немедленно стартовать, — сопротивлялся я, — и моя диетическая сумка…
Закончить фразу мне не удалось: все начали смеяться, как сумасшедшие, толкаясь и хлопая меня по спине.
Я молча стоял, опустив глаза долу. Их смех, вызванный моей непредвиденной шуткой, больше напоминал разрядку после нервного перенапряжения.
— Спасибо, — сказал Кемпер, — твоя сумка не решит основной проблемы; бактерии сидят внутри нас! И еще — диетической сумки на всех не хватит.
— Стоит попытаться, — возразил я.
— Подождем, — прервал нас Парсонс. — Тем более что иного выхода нет. Да и лихорадка может оказаться временной реакцией организма на перемену диеты.
И все дружно закивали, внушая себе, что он прав.
Но Фуллертону лучше не становилось. Вебер взял для анализа кровь у животных. Количество бактерий оказалось столь же высоко, как и у Четырехглазого.
Вебер ругал себя последними словами:
— Мне следовало давно догадаться, что пробы крови необходимо брать каждый день!
— Что бы это изменило? — спросил Парсонс. — Единственный источник калорий — куставры. Выхода нет.
— Будем надеяться, что дело не в бактериях, ведь животные чувствуют себя прекрасно. А наш дорогой Четырехглазый мог подхватить что угодно.
Лицо Вебера слегка прояснилось.
— Возможно, вы и правы.
Несколько дней томительных ожиданий ни к чему не привели — Фуллертон находился все в том же состоянии.
И вдруг, в одну из ночей, он исчез.
Оливер, дежуривший около него, ненадолго вздремнул. Парсонс, охранявший лагерь, не слышал ни звука.
Утром мы отправились его искать — далеко уйти в таком состоянии он явно не мог. Но поиски не дали результатов. Хотя мы наткнулись на шар непонятной консистенции, белого, почти полупрозрачного цвета, четырех футов в диаметре. Он лежал на дне небольшого овражка, скрытый от любопытных глаз, как будто специально спрятанный в этом месте.
Мы осторожно потрогали его, несколько раз перекатили с места на место, пытаясь определить, из чего он слеплен и как мог попасть сюда. Но поскольку мы отправились на поиски Фуллертона, шар пришлось оставить в покос. Найдем Четырехглазого — вернемся к загадочному шару.
Вечером, возвратившись в лагерь с пустыми руками, мы обнаружили, что лихорадка началась и у животных — их трясло, как не знаю что. Вебер работал с ними, не имея ни секунды для отдыха. Мы чем могли ему помогали. Анализы крови показывали, что содержание бактерий достигло невероятного уровня. Вебер несколько раз производил вскрытия, но фактически не заканчивал их: он разрезал шкуры, вскрывал брюшную полость, заглядывал внутрь и тут же выбрасывал животных в ведро, даже не пытаясь продолжить обычное патологоанатомическое исследование. Я видел его напряженное лицо в те моменты, когда его рука зависала над ведром с тушкой животного, но кроме меня никто не обращал на Вебера никакого внимания. Ребята выглядели измотанными. Я попытался выяснить у Вебера подробности вскрытий, но он грубо оборвал меня на полуслове.
Вечером я отправился спать раньше обычного — с полуночи начиналось мое дежурство, Не успел я глаз сомкнуть, как меня разбудил зловещий гул, от которого волосы встали дыбом. Я вскочил с постели. Оказалось, что уже ночь, и я долго шарил в темноте, пытаясь найти ботинки. Кемпер вылетел из палатки как пуля.
С животными что-то происходило. Дико крича, они пытались вырваться наружу, грызли прутья, кидались на них, ослепленные яростью.
Вебер метался от клетки к клетке со шприцем в руке. Прошло несколько часов, прежде чем нам удалось напичкать животных успокоительными и мы снова смогли позволить себе улечься. Нескольким животным все-таки удалось убежать.