Прелести

Школин Андрей

Отойдя от Лолиты, включил телевизор и опять плюхнулся на кровать. Повалялся без удовольствия, затем достал из холодильника бутылку пива и залез под душ. Пиво и вода сделали своё дело — настроение выровнялось.

Лола подчёркнуто сосредоточенно барахталась в стакане с целью обратить на себя внимание. Оторвал от настенного цветка пару зелёных листьев и сунул под бумагу, чтобы девчонке не было так грустно и одиноко. Наконец, расстегнул дорожную сумку и достал атлас мира и чёрный пакет — память об Александре. Всю неделю пакет оставался нетронутым и, разогрев до критической отметки интерес, теперь, наконец, решил с ним разобраться.

Не торопясь,

со всех сторон рассмотрел плотную шершавость бумаги, в какую обычно упаковывают фотографии в фотоателье. Затем аккуратно разложил доллары, все в сотенных купюрах, и сосчитал их. Получилась довольно приличная по российским меркам сумма. Отложил баксы в сторону и достал четыре фотокарточки уже знакомых мне «не негров». На обратной стороне каждого фото были нанесены инициалы изображённых на этих карточках людей. Разложил всех в той последовательности, в которой они лежали на столе в купе у Александра, и потёр в задумчивости нос. Ну, что ж, сегодня самый подходящий день — первое апреля. Праздничек. Агата Кристи. Четыре зловещих портрета на фоне тоскующего в стакане комара. Крыша едет, как трамвай, но в нужном направлении.

Я перевернул первое фото:

МЕРЕЖКО ВЛАДИСЛАВ ГЕНРИХОВИЧ, 38 лет.

Худое лицо, выпирающий вперёд подбородок, длинные волосы и главное — очень выразительный взгляд. Ниже подпись — КИЕВ, МОСКВА.

Взял в руки другую фотографию:

ИЗМАЙЛОВ ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ, 35 лет. МОСКВА.

Игорь Сергеевич… Ладно, дальше поехали:

ДАНОВИЧ ЭДУАРД АЛЕКСАНДРОВИЧ — «ХАЗАР», 46 лет. ВОРОНЕЖ, МОСКВА.

Хазар, Хазар… Что-то я о нём слышал.

И, наконец, последняя, четвёртая фотография:

САК ВЛАДИМИР АРТУРОВИЧ, 53 года. КРАСНОЯРСКИЙ КРАЙ.

Всё. Я встал и отошёл к окну. Лола забралась на лист и то ли посапывала, то ли откладывала яйца. За окном тик-такала капель. Тик — капля о подоконник, так — другая вдогонку. Из телевизора каплям вторил поэт Артемьев:

Опять весна пришла, ребята! Тепло. Растаяли снега. Мы долго ждали результата, А в результате — нифига.

Так или примерно так. Тик-так, тик-так…

— Лола, гулять пойдём? Хотя какой там гулять, сиди уж лучше на яйцах. Тебе жить-то от силы часа три осталось.

Прошёл на кухню, налил в другой стакан немного воды. Затем вернулся, чуть-чуть капнул в Лолину тюрьму и, преисполненный чувством гордости за свой поступок, начал одеваться.

Было четыре часа дня, когда я вышел из подъезда и направился к дороге. Таксист лихо домчал до метро Новогиреево. Поиски не сломанного телефона-автомата заняли минут пятнадцать. За этот промежуток времени на площади между входом в метро и универмагом мне дважды пытались продать бутылку самодельной, из технического спирта разбавленного водой, «Русской» водки. Причем, по цене значительно ниже государственной. В особенности налегали на последний пункт, соблазняя получить пищевое отравление с последующей ампутацией конечностей по вполне приемлемой цене. Вежливо отказался. Водку больше не предлагали, зато подошла развесёлая девица лет пятидесяти и, косо улыбнувшись, словно хорошему знакомому, доверительно сообщила, что есть кое-что другое, но стоить это другое будет несколько дороже…

Наконец, я нашел то, что искал, и снял трубку.

— Алло?

— Андрюха, ты, что ли?

— Ну, надо же! Сколько, интересно, лет пройти должно, чтобы ты меня по голосу узнавать перестал?

— Откуда звонишь?

— Это место засекречено. Ты сейчас свободен?

— Ну, буду свободен вечером, часов с восьми.

— Хорошо. Встретимся в девять часов возле «Детского мира».

— А ты откуда взялся, давно в Москве?

— Сегодня первое апреля, поэтому ничего не спрашивай, всё равно обману.

— Ладно, до встречи.

— Угу.

Так… До встречи четыре часа. Чем заняться? Постоял, обвёл взглядом окружающую действительность. Действительность меня окружала какая-то безрадостная, можно даже сказать — тоскливая действительность. Хотелось чего-нибудь этакого… Я вновь снял трубку.

— Алло, добрый вечер. Не могли бы Вы позвать Марину Николаевну?

— Да, я слушаю. Кто это?

— Марина, привет! Ты, может быть, помнишь Андрея, который с тобой в одном купе ехал? Ты мне ещё телефон оставила.

— Здравствуй, здравствуй. Обещал на следующий день позвонить, а позвонил когда?

— Виноват, исправлюсь. Чем занимаешься?

— Ничем, сижу дома с Иринкой.

— А кто ещё дома?

— Да никого. Почему спрашиваешь?

— У меня тут странная мысль возникла. Не встретиться ли нам? Возможно, на твоей территории.

Она засмеялась в трубку:

— Ну, приезжай, записывай адрес…

— Лечу.

Через сорок минут я с бутылкой шампанского, и цветами стоял возле квартиры на девятом этаже.

— Привет!

Она была великолепна.

— Привет ещё раз.

— Так, всё правильно. Цветы, шампанское. Ты галантный кавалер. Заходи.

— Можно тебя в щёку поцеловать?

— Можно.

Я дотронулся губами до щеки женщины и «вдруг» понял, что избрал верное направление, когда решал, чем заняться.

Квартира притягивала не роскошью, а своей ухоженностью. В таких квартирах всегда присутствует ощущение расслабляющего уюта. Вспомнил комнаты, в которых доводилось жить мне — в них всегда царил беспорядок. Даже сейчас на Саянской обстановка походила на поле боя или, точнее, поле после боя. Смог бы я когда-нибудь жить вот в такой милой, ухоженной квартире? Вряд ли. Одно из двух. Либо помещение вытолкнет меня, либо само превратится в хаос. Третьего не дано. Пятого тоже. Впрочем, и седьмого, и восьмого, и…

— Ну что ты встал, присаживайся. Рассказывай, как надумал здесь появиться. Есть хочешь?

— Ещё как.

Улыбка:

— Сейчас принесу.

Марина расставила на журнальном столике наскоро приготовленный ужин и достала из серванта фужеры.

— А где дочка? — я только сейчас сообразил, что Ирочки с нами нет.

— Она у бабушки, этажом ниже. Мои родители живут на восьмом.

— Тогда за встречу.

— За встречу.

Мы чокнулись фужерами с шампанским, и этот звук мягко утонул в бархатном воздухе комнаты. Марине было двадцать шесть лет, и год, как она не жила с мужем. Информацией об этом обстоятельстве я владел со времени нашего совместного путешествия в поезде, правда информация была достаточно поверхностной. Мы пили и смотрели друг на друга. У меня возникла мысль, что всё это напоминает встречу давних приятелей, тогда как на самом деле мы не были даже как следует знакомы. Двое суток в одном купе, разговоры мимоходом, и вот теперь молча пьём и глядим друг другу в глаза. С чего бы это? Ладно я. Где у меня искренность, а где театр или даже клоунада, сам порой не могу разобрать, но женщина? Не побоялась ведь пригласить к себе в гости.