Премьер. Проект 2017 – миф или реальность?
Шрифт:
И я хорошо представлял себе, как же им всем тяжко будет напрямую договариваться друг с другом. Пожалуй, только теперь, через много лет, прямые связи между предприятиями с большими трудностями налаживаются. Но при этом из знаменитой политико-экономической формулы «товар — деньги — товар» пока безнадежно выпала середина: в прямых связях царит вульгарный бартер. Но о каком же оздоровлении экономики, ее нормальном функционировании в конце XX века может идти речь, если разрушен, бездействует или, еще хуже, приобретает разрушительные свойства ее финансовый механизм? Никакой буйной фантазии ни у меня, ни у моих соратников не хватило на то, чтобы предвидеть такой разгром экономики, при котором зарплату на предприятиях станут выдавать натурой — чайниками, стаканами, гвоздями, перчатками, телевизорами «на троих» и прочим, и прочим.
После одного из жарких, яростных, бесконечно длинных, до ругани доходивших заседаний ПБ я попросил Горбачева встретиться один на один. Спустя несколько дней такая встреча состоялась. Она тоже была чрезмерно напряженной — словно продолжение общего заседания.
— Михаил Сергеевич, — говорил я, — почему вы не верите людям, которые прошли долгую и трудную школу народного хозяйства? Снизу доверху прошли. Вы что же, считаете, что мы, практики, действительно консерваторы, а те, кто знают жизнь лишь по учебникам и являются радикалами от экономики, способны открыть перед ней новые горизонты?
Горбачев уходил от прямого ответа.
Пожалуй, именно в эти дни наши с Генеральным острые разногласия по проблемам экономики проявились особенно явно и зримо. Шел же, напомню, еще только 1987 год.
Трещины в наших отношениях появились, а законы развития трещин хорошо известны. И тот разговор наедине разногласий не снял, лишь привел к компромиссным решениям. Одно из них — появление идеи государственного заказа. То есть все планирование отдавалось на откуп предприятию, а госзаказ гарантировал централизованные капитальные вложения, поставку некоторой продукции, ввод в действие производственных мощностей и так далее.
Когда Закон был опубликован, криков раздавалось немало: мол, централизованный план заменили жестким госзаказом. А журналисты в свойственной им манере немедленно стали дружно скандировать: «Госзаказ — госприказ!» Может быть, и вправду мы поступили чересчур жестко, но почему же тогда, начиная с 1988 года, чуть ли не все предприятия в голос требовали увеличить госзаказ, хотя их права и свободы последовательно расширялись? Да все по той же причине: невероятно трудно оказалось переходить с жесткой распределительной системы, введенной в стране еще в 30-е годы, на прямые нерегулируемые связи. Такого опыта это поколение руководителей просто не имело.
К сожалению, в Законе были недостатки, которые проявились со временем. Считаю, ошиблись мы в том, что однозначно решили вопрос о выборности руководителей предприятий. Думали: раз предприятия сами составляют свои планы, сами распоряжаются прибылью, то общая и ясная цель приведет коллективы к правильному выбору своих руководителей. На эти посты придут люди инициативные, энергичные, молодые. Увы, далеко не везде так вышло! Если цель «больше заработать» и нашла своих горячих приверженцев, то ее непременная составляющая «лучше работать» почему-то не считалась непременной. Вот и попадали в директора люди случайные, про которых на предприятиях знали: свои, не обидят. Но это — не главное качество руководителя.
Оглядываясь назад, полагаю, что всесоюзная кампания по выборам руководителей предприятий и объединений стала своеобразной репетицией грядущих кампаний по выборам народных депутатов всех рангов и категорий. Побеждали чаще всего не деловые, а говорливые, не реалистичные, а умеющие красиво и много наобещать, не профессионалы, а популисты. И, тем не менее, этот горький опыт пригодился позже, когда в нашей экономике появились другие формы собственности: акционерная, коллективная, смешанная и пр. Там самой природой собственности предусмотрены выборы руководителей.
В принятом же Законе было лишь две формы собственности: государственная и кооперативная. Хотя и тогда было всем известно, что кооперативная чаще всего фактически тоже является государственной. Что же до иных форм собственности — акционерной, коллективной, частной, наконец, — так о них тогда и речь не могла идти. Не забуду: когда обсуждался на ПБ один из вариантов Закона, умудренный жизненным опытом А. А. Громыко в своих замечаниях делал особый упор на соответствие форм собственности Конституции СССР. И на первой странице Закона явно прослеживается результат этого его выступления.
Неточно и даже невнятно были определены функции советов трудовых коллективов. Эти советы с первых же шагов начали подменять профсоюзные структуры, а кое-где и администрацию… Все пришлось поправлять потом, издавать традиционные для нас подзаконные акты.
И все-таки Закон не мог не ломать установившихся устоев. Одним из таких покушений на них было введение статьи о том, что деятельность убыточного предприятия может быть прекращена. О какой самоокупаемости, о каком самофинансировании (крохотные ростки рыночной структуры!) могла идти речь, если предприятие в любом случае будет жить, независимо от результатов своей работы?
Одновременно с Законом, как я уже говорил, мы подготовили пакет постановлений ЦК и Совмина, которые дополняли и расширяли этот документ. Здесь было постановление о перестройке планирования и повышении роли Госплана, о роли Госкомитета по науке и технике в управлении научно-техническим прогрессом, о деятельности Госснаба в новых условиях хозяйствования, о новой роли Министерства финансов, о перестройке системы ценообразования, о совершенствовании системы банков в стране, о статистике, о республиканских органах управления, о работе Госкомтруда…
Все эти постановления тоже были одобрены Пленумом. Как и Закон, для своего времени все они были весьма прогрессивными, и из-за некоторых мне не раз приходилось вступать в бои. Например, создание в стране сети банков (вся сеть-то тогда — шесть банков) вызвало мощный протест Госбанка СССР и его высоких покровителей, которые не могли понять, почему необходимо нарушать государственную банковскую монополию. Споря с ними, особенно с самими банкирами, я говорил, что этот шаг — первый, что по дороге к рынку им придется пережить появление десятков, а то и сотен банков. Выдержать, если сумеют, острейшую конкуренцию.