Премьера без репетиций
Шрифт:
«Заслон», – понял Астахов.
Стреляя на ходу, где ползком, где перебежками, приближались к деревне.
«Медленно, очень медленно», – нервничал Астахов.
Но быстрее двигаться было – невозможно. Противник, ведя огонь из-за домов, сараев и поленниц дров, сдерживал движение цепи. Наконец подтащили пулемет. Две очереди вдоль улицы заставили бандитов отступить. Астахов кинулся к пулемету.
– Давай на тот бугор, поверх крыш сыпанем. Отрежем от болот.
На склоне первый номер, молодой веснушчатый
– Санитара сюда! – крикнул Астахов.
Он сам подхватил пулемет – и потащил дальше. Быстро развернув, взялся за ручки.
Дал короткую очередь. Сменил прицел, приметив в прорезь, как кинулись, пригибаясь, к кустам маленькие темные фигурки, еще раз резанул по ним.
Потом стрелять стало невозможно. Впереди замелькали свои. Астахов встал, отряхнул шинель и пошел в деревню.
Едко пахло гарью. Тушили дом в середине улицы. Сносили убитых к сараю. Трупы бандитов складывали отдельно. Их было пятеро, но они Астахова не интересовали. Он смотрел на двоих живых, которых красноармейцы вывели из-за домов. Памятуя о полученном опыте, пленных поставили за бревенчатый сарай.
«Говорить сейчас не будут – понял Астахов. – Они себя уже похоронили и отпели. Все скажут, когда осознают, что выжить можно».
Распорядившись отправить их с усиленной охраной в город, он направился к хате, около которой собралась группа красноармейцев и местных. Прибыли проводники с собаками.
Дверь хаты распахнулась. Оттуда вышел высокий худощавый мужчина в поношенном пальто. Правой рукой он обнимал за плечи девочку лет десяти. Левой, раненной и беспомощно болтавшейся на перевязи из женского платка, он неловко прижимал к себе винтовку.
За ним вышла полная моложавая женщина. За ее подол ухватились еще двое ребятишек. Третьего, мальчика – лет четырех, она держала на руках. Его плечо было замотано желтой тряпкой, на которой проступили темные пятна. Он уже не плакал, а только всхлипывал и серьезно смотрел на взрослых.
– Фельдшера и санитаров, – приказал Астахов.
Пока те не пришли, один из красноармейцев бережно взял раненого ребенка, расстегнул шинель и спрятал его босые ножки у себя на груди.
Мужчина шагнул к Астахову.
– День добрый, панове! – сказал он.
– Здравствуйте, – козырнул Астахов.
– Я председатель сельсовета… – мужчина стоял, опершись на винтовку. – Как те вошли в деревню, Ганна, – он кивнул на женщину, – кинулась двери запирать… Вижу, поджечь хотят… Подстрелил двоих. Вон ваши уже отнесли. Потом видим, свои…
Мужчина говорил медленно, переводя дух после каждой фразы.
– Поляк? – спросил Астахов.
– Так есть, поляк. У нас просьба до пана командира. Они ушли в лес, а дальше болото. Пусть пан командир возьмет нас, мы покажем ход по болоту, там только одна тропа. Им негде пройти, кроме нее.
Астахов оглянулся. Вокруг, смешиваясь с красноармейцами, стояли мужики и бабы, напряженно слушая их разговор.
– Хорошо, – сказал Астахов. – Но кто нас проведет? Вы же ранены.
– Это ничто. Рана тут… – Председатель с болью посмотрел на убитых односельчан, чьи тела лежали рядом с телами погибших красноармейцев.
– Громаде жить надо, – после паузы снова заговорил председатель. – Пока те в лесу да на болоте, жизни нет. Кончать их надо…
Он оглядел толпу.
– Никифор, пойдешь?
Патлатый мужик в линялой рубахе и солдатской куртке протиснулся вперед.
– А чего не пойти? – сказал он. – Только винтовочку бы…
Астахов кивнул, Никифору дали винтовку. Тот посмотрел на нее ласково и нежно провел заскорузлой рукой по прикладу.
Мужики молча выходили и становились рядом с Никифором.
– От мы и пойдем, – сказал председатель. – За меня не беспокойтесь, я еще многое сделать могу.
Жена, Ганна, быстро сходила в избу, пока мужу перевязывали руку, и вынесла фуражку со звездой.
– Помогите тут друг другу, люди, – сказал он односельчанам, надевая фуражку. Закинул винтовку за спину. – Мы готовы.
9.40. ЖИВУНЬ
Все, больше Нестор ждать не мог. Старое солнце совсем устало. У него были силы, чтобы светить, но греть оно уже не могло. Поэтому Нестор хотел повесить свое солнышко. Только как повесишь, когда Василинки все нет и нет. И красочки нет.
Нестор улыбнулся: хорошо он сегодня поработал – и пошел со двора.
Вот и деревня. Но Нестор вдруг остановился. Он только-только обошел ствол толстого дерева. Почему ноги дальше не хотели идти? Просто метрах в пяти от него лежала Василина. Лежала на тропинке. Может, просто устала? Он сам часто так ложится, когда захочется. Только руку так не заламывает. Неудобно ведь.
– Эй, – тихо окликнул Нестор. – Василина?!
Василина не откликалась. Неужели заснула?
– Василинка, – снова окликнул он. И голос почему-то дрогнул.
Надо подойти и разбудить ее. Нестор попытался сделать шаг. Ноги его не хотели слушаться. Тогда он их перехитрил. Встал на четвереньки и пополз.
Вот она, совсем рядом. Нестор кончиками пальцев коснулся ее руки. Коснулся и одеревенел. Нет, рука ее была не холодной. Она была прохладной.
Нестор ничего не понял. Но эта необычная прохлада лютым морозом ворвалась ему в сердце.
– Василина, – с трудом прошептал он.
Сестра молчала.
Нестор закрыл глаза и забыл о себе. Он пытался свое тепло отдать коченевшей сестре. Только бы снова вернуть ее ласковые руки и веселые глаза. Но тепло не шло к Василине. Ее рука становилась все холоднее.