Премудрый пискарь (сборник)
Шрифт:
– Однако, брат, глупый ты помещик! кто же тебе, глупому, умываться подаёт?
– Да я уж и то сколько дней немытый хожу!
– Стало быть, шампиньоны на лице ро стить собрался? – сказал Садовский, и с этим словом и сам уехал, и актёрок увёз.
Вспомнил помещик, что есть у него поблизости четыре генерала знакомых; думает: «Что это я всё гранпасьянс да гранпасьянс раскладываю! Попробую-ко я с генералами впятером пульку-другую сыграть!»
Сказано – сделано: написал приглашения, назначил день и отправил письма по адресу. Генералы были хоть и настоящие, но голодные, а потому очень скоро приехали. Приехали –
– А оттого это, – хвастается помещик, – что бог, по молитве моей, все владения мои от мужика очистил!
– Ах, как это хорошо! – хвалят помещика генералы. – Стало быть, теперь у вас этого холопьего запаху нисколько не будет?
– Нисколько, – отвечает помещик.
Сыграли пульку, сыграли другую; чувствуют генералы, что пришёл их час водку пить, приходят в беспокойство, озираются.
– Должно быть, вам, господа генералы, закусить захотелось? – спрашивает помещик.
– Не худо бы, господин помещик!
Встал он из-за стола, подошёл к шкапу и вынимает оттуда по леденцу да по печатному прянику на каждого человека.
– Что ж это такое? – спрашивают генералы, вытаращив на него глаза.
– А вот, закусите, чем бог послал!
– Да нам бы говядинки! говядинки бы нам!
– Ну, говядинки у меня про вас нет, господа генералы, потому что с тех пор, как меня бог от мужика избавил, и печка на кухне стоит нетоплена!
Рассердились на него генералы, так что даже зубы у них застучали.
– Да ведь жрёшь же ты что-нибудь сам-то? – накинулись они на него.
– Сырьём кой-каким питаюсь, да вот пряники ещё покуда есть…
– Однако, брат, глупый же ты помещик! – сказали генералы и, не докончив пульки, разбрелись по домам.
Видит помещик, что его уж в другой раз дураком чествуют, и хотел было уж задуматься, но так как в это время на глаза попалась колода карт, то махнул на всё рукою и начал раскладывать гранпасьянс.
– Посмотрим, – говорит, – господа либералы, кто кого одолеет! Докажу я вам, что может сделать истинная твёрдость души!
Раскладывает он «дамский каприз» и думает: «Ежели сряду три раза выйдет, стало быть, надо не взирать». И, как назло, сколько раз ни разложит – всё у него выходит, всё выходит! Не осталось в нём даже сомнения никакого.
– Уж если, – говорит, – сама фортуна указывает, стало быть, надо оставаться твёрдым до конца. А теперь, покуда, довольно гранпасьянс раскладывать, пойду позаймусь!
И вот ходит он, ходит по комнатам, потом сядет и посидит. И всё думает. Думает, какие он машины из Англии выпишет, чтоб всё паром да паром, а холопского духу чтоб нисколько не было. Думает, какой он плодовый сад разведёт: «Вот тут будут груши, сливы; вот тут – персики, тут – грецкий орех!» Посмотрит в окошко – ан там всё, как он задумал, всё точно так уж и есть! Ломятся, по щучьему велению, под грузом плодов деревья грушевые, персиковые, абрикосовые, а он только знай фрукты машинами собирает да в рот кладёт! Думает, каких он коров разведёт, что ни кожи, ни мяса, а всё одно молоко, всё молоко! Думает, какой он клубники насадит, всё двойной да тройной, по пяти ягод на фунт, и сколько он этой клубники в Москве продаст. Наконец устанет думать, пойдёт к зеркалу посмотреться – ан там уж пыли на вершок насело…
– Сенька! – крикнет он вдруг, забывшись, но потом спохватится и скажет: – Ну, пускай себе до поры, до времени так постоит! а уж докажу же я этим либералам, что может сделать твёрдость души!
Промаячит таким манером, покуда стемнеет, – и спать!
А во сне сны ещё веселее, нежели наяву, снятся. Снится ему, что сам губернатор о такой его помещичьей непреклонности узнал и спрашивает у исправника: «Какой такой твёрдый курицын сын у вас в уезде завёлся?» Потом снится, что его за эту самую непреклонность министром сделали, и ходит он в лентах, и пишет циркуляры: «Быть твёрдым и не взирать!» Потом снится, что он ходит по берегам Евфрата и Тигра…
– Ева, мой друг! – говорит он.
Но вот и сны все пересмотрел: надо вставать.
– Сенька! – опять кричит он, забывшись, но вдруг вспомнит… и поникнет головою.
– Чем бы, однако, заняться? – спрашивает он себя. – Хоть бы лешего какого-нибудь нелёгкая принесла!
И вот по этому его слову вдруг приезжает сам капитан-исправник. Обрадовался ему глупый помещик несказанно; побежал в шкап, вынул два печатных пряника и думает: «Ну, этот, кажется, останется доволен!»
– Скажите, пожалуйста, господин помещик, каким это чудом все ваши временнообязанные вдруг исчезли? – спрашивает исправник.
– А вот так и так, бог, по молитве моей, все владения мои от мужика совершенно очистил!
– Так-с; а не известно ли вам, господин помещик, кто подати за них платить будет?
– Подати?.. это они! это они сами! это их священнейший долг и обязанность!
– Так-с; а каким манером эту подать с них взыскать можно, коли они, по вашей молитве, по лицу земли рассеяны?
– Уж это… не знаю… я, с своей стороны, платить не согласен!
– А известно ли вам, господин помещик, что казначейство без податей и повинностей, а тем паче без винной и соляной регалий, существовать не может?
– Я что ж… я готов! рюмку водки… я заплачу!
– Да вы знаете ли, что, по милости вашей, у нас на базаре ни куска мяса, ни фунта хлеба купить нельзя? знаете ли вы, чем это пахнет?
– Помилуйте! я, с своей стороны, готов пожертвовать! вот целых два пряника!
– Глупый же вы, господин помещик! – молвил исправник, повернулся и уехал, не взглянув даже на печатные пряники.
Задумался на этот раз помещик не на шутку. Вот уж третий человек его дураком чествует, третий человек посмотрит-посмотрит на него, плюнет и отойдёт. Неужто он в самом деле дурак? неужто та непреклонность, которую он так лелеял в душе своей, в переводе на обыкновенный язык означает только глупость и безумие? и неужто, вследствие одной его непреклонности, остановились и подати и регалии и не стало возможности достать на базаре ни фунта муки, ни куска мяса?
И как был он помещик глупый, то сначала даже фыркнул от удовольствия при мысли, какую он штуку сыграл, но потом вспомнил слова исправника: «А знаете ли, чем это пахнет?» – и струсил не на шутку.
Стал он, по обыкновению, ходить взад да вперёд по комнатам и всё думает: «Чем же это пахнет? уж не пахнет ли водворением каким? например, Чебоксарами? или, быть может, Варнавиным?»
– Хоть бы в Чебоксары, что ли! по крайней мере, убедился бы мир, что значит твёрдость души! – говорит помещик, а сам по секрету от себя уж думает: «В Чебоксарах-то я, может быть, мужика бы моего милого увидал!»