Преодоление земного притяжения
Шрифт:
— Хотя я, Михаил Юрьевич, только наполовину русский, — рассуждал Игорь, — но мне все равно обидно, что кто-то считает русских дураками и простофилями, которых легко обмануть хитрым и коварным масонам. Ведь русский народ дал миру столько гениев, сколько, я думаю, ни один народ в мире.
— Так-то оно так, — соглашался Михаил, — просто мы, русские люди, доверчивы, как дети, потому Бог и любит русский народ.
— Ну, по Вам этого не скажешь, — засмеялся Игорь.
— Вот потому-то меня евреи и не любят, — вспылил Михаил, — что я их насквозь вижу. — При этих словах он ткнул пальцем в сторону Игоря.
— Насквозь только рентген видит, — парировал тот.
— Я и без рентгена вижу. Скажите, что Вам в России делать, если у Вас есть своя Родина?
— Кому — мне? — удивился Игорь. — Да я здесь родился, здесь моя Родина. И родители мои здесь родились, и деды, и прадеды.
— Нет, Ваша родина Израиль, вот и ехали бы туда.
— Не могу согласиться с Вами, Михаил Юрьевич, иудейская культура для меня совершенно чужда. Я воспитан в традициях русской культуры, как, между прочим, и тысячи других евреев. Эта культура для меня — родная. Скажите мне, почему художника Левитана называют русским художником, если он по национальности еврей? Да потому, что он писал в манере русской живописи, и душа у Левитана была русская. Так же, как у армянского еврея Айвазяна, который вошел в историю как русский художник Айвазовский.
— Может, Вы, Игорь Львович, и «Квадрат» Малевича тоже по-считаете русским искусством? — все больше распалялся Михаил.
— Нет, не посчитаю, я вообще это искусством назвать затрудняюсь.
— А я не затрудняюсь назвать это искусством, но только искусством сионистским, а между прочим, Малевич родился и вырос в России, что Вы на это скажете? — торжествовал Михаил.
— Скажу только одно: значит, родители Малевича не привили ему любви к стране, где он родился и вырос.
— Нет, уважаемый Игорь Львович, ему привили, но только обратное — ненависть к России. Все эти Малевичи, Бруневичи, Бронштейны и прочие до сих пор ненавидят Россию и желают ее погибели.
Видя, что спор приобретает все более окраску ссоры, Игорь решил смягчить тон.
— А мы давайте с Вами, наоборот, любить Россию и всею душою желать ей процветания, — предложил Игорь, — и тогда посмотрим, что сильнее — любовь или ненависть.
Но именно это оказалось последней каплей, переполнившей чашу.
— Нет, — вскричал Михаил, вскакивая с места так, что посыпались шахматные фигуры, — только не с Вами! — И выбежал из дома.
После этого случая, он неделю не появлялся в доме отца Аркадия, но через неделю, когда друзья сидели за ужином, Михаил без стука вошел в дом, сразу же у порога привалился к косяку, весь какой-то потерянный, бледный, с лихорадочно бегающим взглядом.
— Что случилось? — встревожился отец Аркадий.
— У сына моего температура под сорок, не знаем, что делать.
Игорь встал и, пошарив под кроватью, достал свой саквояж с медицинскими инструментами, доставшимися ему по наследству от отца, коротко бросил:
— Пойдемте, посмотрим.
Придя в дом, Игорь, осмотрев и ощупав мальчика, жестко заявил:
— Положение серьезное, острый аппендицит с перитонитом, надо срочно в больницу на операцию, иначе летальный исход.
— Паром не работает, по такой погоде не меньше двух часов на машине в обход трястись, — сделал подсчеты отец Аркадий.
— Что ты, Аркадий, столько он не выдержит, ему немедленно нужна операция.
— Погоди, Игорь, у тебя же есть хирургические инструменты, ты сам можешь сделать операцию.
— Давай отойдем в сторонку.
Когда они отошли, Игорь зашептал:
— Ты думай, что говоришь, Аркаша, ты ведь ровным счетом ничего не смыслишь в этом. Я же говорю, что аппендицит с перитонитом, там уже в кишечнике гной, поэтому и такая высокая температура. Даже в стационарных условиях это считается сложной операцией, а здесь — никаких условий. Если мальчик умрет, меня же в тюрьму посадят, ты это понимаешь?
— Но если ты не будешь делать операцию, мальчик все равно умрет, сможешь ли ты простить себе свое бездействие? Это у них — единственный сын, и больше детей не будет, да и этого они вымолили у Бога, так как страдали бесплодием. Сделай все, что можешь, Игорь. Вот тебе мое пастырское благословение, спаси ребенка и родителей.
— Хорошо, — согласился Игорь, — тогда не будем терять время, есть на селе человек с медицинским образованием? — повернулся он к родителям мальчика. — Мне нужен ассистент во время операции.
— Есть, есть, — закричала обрадованная жена Михаила, — наш ветеринар Екатерина Федоровна, беги, Миша, за ней.
Михаил опрометью бросился из дома.
— Вкрутите лампы поярче, застелите этот стол клеенкой и протрите ее спиртом, — стал распоряжаться Игорь, — поставьте на огонь кастрюлю с водой для кипячения инструментов, затем, отец Аркадий, не мешайте нам, самая большая помощь от вас будет, если Вы с Михаилом Юрьевичем пойдете откроете храм и станете усердно молиться о благополучном исходе операции.
Уже более двух часов отец Аркадий и Михаил истово молились в храме, нет-нет да и тревожно поглядывая через церковные окна на рядом стоящий дом Михаила. Прервав молитву, они обернулись на скрип церковной двери, в храм, пошатываясь от усталости, вошел Игорь. Он прошел прямо на клирос и сразу присел на скамейку.
— Ну что, Игорь, не тяни, ради Бога.
— Все слава Богу, мальчик спит после операции. Может, хоть кагорчику нальете, не могу отойти от напряжения, — как-то жалостливо попросил Игорь.
— Молодец, Игорь, ну и молодец, — воскликнул отец Аркадий и пошел в «пономарку» за кагором.
Михаил стоял, переминаясь с ноги на ногу. Он давно уже хотел что-нибудь сказать, но волнение перехватило горло. Наконец он справился с собой и с дрожью в голосе проговорил:
— Игорь Львович, простите меня ради Христа, если сможете. Огромная Вам благодарность за сына.
— Бог с Вами, Михаил Юрьевич, я на Вас нисколько не сержусь, ну, идите к сыну, скоро увидимся. Его все равно надо в больницу часика через два везти.