Преодоление земного притяжения
Шрифт:
— Ты знаешь, — сказала она вдруг Диме, — мне не нужны ни хлеб с маслом, ни конфеты, я попросила бы по щучьему велению, по моему хотению, чтобы приехал с фронта папа. Я по нему очень соскучилась.
— Я тоже, — сказал Дима и, вздохнув, добавил, — теперь эту щуку надо отпустить, а то она наше желание не исполнит. Хотя наверняка она очень вкусная.
— Все равно у нас нет масла, так что не на чем ее жарить, — при этих словах Варя подхватила платье со щукой и побежала к воде.
Положенная в воду щука некоторое время стояла без движения, как будто бы раздумывая, стоит ей сразу уплывать или поблагодарить детей человеческим голосом. Потом она махнула хвостом, как бы прощаясь с детьми, и исчезла в толще воды.
В свои тринадцать лет Вася уже работал на заводе токарем. Хлебная карточка у него была как у работающего взрослого — пятьсот граммов. Это на двести граммов больше чем детская. Вася этим очень гордился. Сейчас он шел на работу расстроенным, не столько за то, что остался голодным, сколько переживал за то, что мама расстраивается. Да и оставшихся голодными сестренку с братиком ему тоже было жаль. Проходя сокращенным путем через дворы, он вдруг увидел тех самых детдомовских. Они сидели кружком у забора и уминали за обе щеки хлеб, без всякого зазрения совести. Негодование охватило все Васино существо. Несмотря на то, что их было трое, Вася, пылая праведным гневом, решительно направился к ним. Беспризорники с беспокойством посматривали в его сторону, но бежать втроем от одного посчитали для себя зазорным. Когда Вася подошел, все встали.
— Тебе чего надо? — с наглой ухмылкой сказал старший из них, примерно ровесник Васи.
— А вот чего, — при этих словах Вася с размаху ударил его по носу.
— Ты чего, ненормальный? — заорал подросток, схватившись рукой за нос, из которого сразу же потекла кровь.
Вид крови решил судьбу всей битвы. Беспризорники бросились врассыпную. Самый маленький из них лет семи, убегая, оглянулся, чтобы показать Васе язык, это его и подвело. Споткнувшись, он упал на землю, выронив при этом горбушку хлеба. Вася, подскочив к нему, схватил его за шиворот и, встряхнув хорошенько, поднял с земли.
— Ну что, хорошо хлеб ворованный жрать? Я тебя спрашиваю, — закричал он, еще раз хорошенько тряхнув мальчишку.
Тот, заморгав испуганно глазами, неожиданно громко разревелся.
— У меня папку фашисты убили, — сквозь всхлипы, размазывая кулаком сопли по лицу, говорил он. — У меня мамку тоже фашисты убили и братишку фашисты убили. В детдоме меня больно били. Я убег. Три дня ничего не ел. Я только один раз от хлеба откусить успел. Я больше не буду, не бей меня.
Вася отпустил его, поднял с земли хлеб и, отряхнув с него земляные крошки, подал пареньку:
— На, ешь.
Тот недоверчиво посмотрел на Васю.
— Да ешь ты, бить не буду. Тебя как зовут?
— Андрейка, — сказал вмиг повеселевший пацаненок и сразу же вгрызся зубами в хлебную корку.
— Ладно, Андрейка, я пойду, а своим передай, лучше пусть мне на глаза не показываются.
— Они мне не свои, я сам по себе, — солидно сказал Андрейка.
— А ночуешь ты где?
— Вон в том колодце, — махнул рукой Андрейка, — сейчас везде тепло.
Придя в цех, Вася прошел к своему станку и пододвинул к нему ящик. С этого ящика он работал, так как не доставал еще до станка по своему росту. К нему подошел мастер цеха Прохор Потапович.
— Что-то ты сегодня припоздал, на целых три минуты. Смотри, Вася, по законам военного времени с тебя за опоздание как со взрослого спросят. Помни, пять минут опоздания и загремишь под фанфары. Слушай свое задание: за смену надо изготовить десять таких заготовок. За раз глубину резца больше полтора миллиметра не ставь. Да почаще штангенциркуль прикладывай.
Вася встал на ящик, надел защитные очки и, укрепив болванку, включил станок. Руки делали свое привычное дело, а мысли нет-нет да и возвращались к сегодняшней встрече с Андрейкой. Он задавал себе вопрос: а что было бы, если бы у него убили фашисты родителей, и он такой же маленький и беззащитный остался бы совершенно один на всем белом свете. Он вспомнил плачущего мальчика и сердце его исполнилось жалостью. Норму он выполнил за полчаса до окончания смены и в ожидании прихода мастера присел на ящик. Когда Прохор Потапович подошел к Васе, чтобы принять его работу, тот спал, сидя на ящике. Мастер промерил сделанные им заготовки и остался доволен. Растолкав Васю, сказал:
— Молодец, сынок, хорошо поработал. Иди домой, там спать-то помягче будет.
Анна, придя с рынка, никого из детей не застала. Кофточку удалось выменять на два килограмма картошки, полтора килограмма ржаной муки и бутылку подсолнечного масла. Сердце радостно забилось, когда она увидела в почтовом ящике письмо от мужа. Зайдя в дом, не разуваясь, тут же присела у кухонного стола и дрожащими от волнения руками стала распечатывать конверт.
«Милая моя Анечка и дорогие мои детишки: Вася, Варя и Дима!
Простите, что так долго не писал вам писем. У меня просто на них не было сил. Оперирую почти круглые сутки. Как только выдается свободная минутка, сразу проваливаюсь в глубокий сон, без всяких сновидений. Сейчас меня прикомандировали к санитарному поезду. Мы забираем с фронта раненых и развозим их по госпиталям. Но и теперь нет ни одной свободной минуты, так как и здесь операции за операцией. Часто делаем операции прямо во время движения поезда. А иначе, многих раненых до госпиталя не довезти. В этот раз наш поезд направился далеко в Сибирь, так как в других городах, находящихся ближе к фронту, госпитали переполнены. Доехали до Красноярска. Пока столько дней находились в пути, у многих больных раны загноились. Гнойные раны это бич хирурга. Но, к счастью, в Красноярске оказался блестящий знаток гнойной хирургистики профессор Войно-Ясенецкий. Ты, Аня, не поверишь, этот знаменитый профессор еще и является епископом Красноярска. Для меня, воспитанном на постулате: религия — враг науки, это было просто потрясением. Владыка Лука, такое монашеское имя профессора, встречает каждый санитарный поезд и отбирает самых тяжелых больных. Затем лично делает им операции. Представляешь, Аня, у него выживают даже самые безнадежные больные. Это уже чудо само по себе. Я, конечно, напросился ассистировать ему во время операции. А потом мы вместе с ним пили чай и долго беседовали. В воскресенье он пригласил меня к себе в церковь, на службу. Я стоял в храме и думал: зачем нас лишили всего этого. Кому мешала вера, способная творить чудеса. Прости, что я так много пишу тебе об этом, но я нахожусь сейчас под таким большим впечатлением от личности Владыки Луки, что о другом писать просто не могу. Если Бог даст, война закончится, и мы будем живы и здоровы, то обязательно поедем с тобой венчаться к Владыке Луке. Еще у меня к тебе большая просьба: окрести, пожалуйста, детей, я теперь сожалею, что не сделал этого раньше. В двадцатых числах этого месяца будем возвращаться назад на фронт и возможно проезжать через Самару. Жаль, у нас нет точного расписания. Очень бы хотелось увидеться, хотя бы на вокзале.
Целую и крепко вас всех обнимаю, всегда ваш муж и отец. Алексей Соколов».
«Милый мой Леша, ты и не знаешь, что перед эвакуацией из Москвы, я зашла в церковь и окрестила детей. Может потому-то и живы они остались во время бомбежки, что на них были надеты крестики».
Анна начала готовить обед. Она потерла на терке картофель, смешала его с мукой и стала жарить драники. Вскоре пришли Варя с Димой. Дима с порога закричал:
— Мама, ты знаешь, какую мы огромную щуку поймали.
— Кормильцы вы мои, давайте вашу щуку, мойте руки и садитесь кушать.
— Щуки нет, — развел руками Дима, — мы ее отпустили, она оказалась волшебной.
— Лучше пусть бы она была не такая огромная, да не волшебная, — вздохнула мама.
Когда они уже сидели за столом, пришел с работы Вася, ведя за руку Андрейку.
— Вот он, — закричала Варя, — это тот мальчишка, который у меня карточки украл. А ну отдавай сейчас же их назад.
Андрейка быстро спрятался за Васину спину.
— Тише, напугаешь пацана, надо было самой быть повнимательней, а то, небось, галок считала, а теперь ей кто-то виноват. У него и папу, и маму фашисты убили, а у тебя и папа, и мама есть, тем более он меньше тебя.