Пресс-папье
Шрифт:
– Вы не поняли, – теперь уже скулят наши герои. – Нефть… мы нашли нефть, здесь, в Британии. Она принесет нам миллионы. А сейчас нам нужны деньги на то, чтобы просверлить несколько скважин…
– О благие небеса, – бормочут министры. – О ночи мирного сна, о мое пиво, о мое виски… так ведь бурение-то, оно денежек стоит, верно?
Геологи и изыскатели, изумленно покачивая головой, уходят, и следующие известия о них мы получаем уже из Америки, которой они помогают перекачивать нашу нефть в сундуки тамошнего Казначейства.
Картина нелепая, верно? Ведь это же мы обнаружили нефть на нашей территории, и наживаться на ней должны британские компании.
Нефть, однако, бывает разная. Далеко не одно явление способно стать необходимой человечеству смазкой, напитать государство достатком, а общество энергией.
Приглядитесь к удивительным успехам Соединенных Штатов. Великой производственной державой, какой она когда-то была, Америка уже не является. И тем не менее великие американские имена хорошо известны сейчас гораздо большему, чем двадцать лет назад, числу народов планеты – имена вроде «Levi», «Zippo», «Harley-Davidson», «McDonald», «Coca» и «Pepsi Cola», «Apple», «Disney», «Marlboro», «Budweiser» и IBM. Почему?
И в то же время вы можете объехать весь земной шар и не встретить ни одного человека, который когда-либо слышал о «Daks», «Bryant & May», «Rover», «Wimpy», «Vimto», «Sinclair», «Baling», «Woodbines», «Lyons Maid», «Double Diamond» или ICL. Почему?
Ответ прост. Фильмы. Кино. Американский кинематограф и американский стиль жизни – воспользуемся этим препротивным, но незаменимым оборотом, – который оно отражает, пропагандирует, исследует и распространяет, достигают каждого уголка нашей лишенной углов планеты. Америка, в отличие от Японии, нация не торговая, тем не менее японская культура, если оставить в стороне редкие выставки Хокусая и турниры борцов сумо, никогда не воздействовала на нас, не пропитывала нашу жизнь так, как это продолжает делать культура американская.
Британцы, собираясь в пабах, пьют в них «Будвайзер» и курят «Мальборо», потому что так делают в кино; они носят то, что носят герои фильмов, их тянет к жизни, сленгу, словарю и modus vivendi, [211] о которых им рассказывают семидесятимиллиметровая пленка «Истманколор» и системы долби-стерео. И это вовсе не делает их более слабыми, бесхарактерными или робкими. Многие из людей, посмеивающихся над этим якобы раболепным следованием моде, и сами живут в манере, заимствованной из романов Ивлина Во, пьют то, что пили персонажи Джона Бьюкена, и изъясняются на языке, перенятом из романов Троллопа и Маколея. Дело не в том, что люди слабы, дело в том, что сильна культура. Именно поэтому тираны сжигают книги, запрещают фильмы и сажают в тюрьму художников.
211
Образ жизни (лат.).
Поднимаются ли американские фильмы до художественного уровня Во, Бьюкена и Троллопа – это другой вопрос. Не приходится сомневаться, однако же, в том, что мы как нация утратили культурное влияние и, что еще более важно для государства и промышленности, утратили силу и авторитет как производители кумиров.
Мы лишились своего голоса в мире. А единственный голос, какой мы могли бы иметь, дают кино, популярная музыка и телевидение. Мудрые японцы понимают, что хоть они и изготавливают едва ли не каждую машину из тех, что воспроизводят конечный продукт, распространяют его по свету и внедряют в людское сознание, однако создать сам продукт им не по силам. Именно поэтому «Сони» купила «Коламбию», а другие производящие технику японские компании покупают и покупают киностудии, всю их продукцию, так называемые «права интеллектуальной собственности» и самих создателей популярной культуры.
Время от времени Британия, покряхтывая, выдает на-гора фильм, воспевающий ее прошлое, – прекрасно снятый и сыгранный, тут и говорить не о чем, но не способный стать выставочной витриной страны и предлагаемых ею изделий.
Да, мы все еще сохраняем занимающие акры и акры киностудии, тысячи самых талантливых в мире технических специалистов по съемкам фильмов, сотни великолепных актеров и актрис, десятки блестящих (в потенциале) сценаристов и преимущество особенно важное – то, что английский язык является для нас родным по определению.
Нефть-то у нас имеется. Однако никто, похоже, ни в частном, ни в государственном секторе не понимает, что, как только мы купим буровые установки и она фонтаном забьет из земли, неимоверную пользу получит наша страна в целом. В Рио появятся лавочки, торгующие рыбой с жареной картошкой, в Токио – крикетные поля, а в Москве – магазины «Маркс и Спенсер».
Valete
С тяжелым сердцем усаживаюсь я, чтобы написать нижеследующее, за клавиатуру и полностью интегрированный многозадачный текстовой редактор. И отнюдь не послепраздничная печаль угнетает меня и даже не диспепсия, причиненная ядовитой смесью клюквы, «Тейлора» урожая 1966 года и очередного эпизода из сериала «Одного поля ягода», показанного Би-би-си под Рождество, нет. Ich weiss (и очень хорошо weiss) was soll es bedeuten, das ich so traurig bin [213] как сказал бы Гейне – поэт, кстати сказать, приходящийся мне далеким предком по женской линии, – или, как предпочел бы выразиться Шекспир, я знаю, отчего я так печален. [214]
212
Прощайте (лат.).
213
Начало «Лорелеи» Гейне: «Ich weiss nicht, was soll es bedeuten das ich so traurig bin» («Не знаю, что значит такое, что скорбью я смущен». – А. Блок). В данном случае nicht отсутствует.
214
Слова Антонио, которыми начинается «Венецианский купец» У. Шекспира: «Не знаю, отчего я так печален» (пер. Т. Щепкиной-Куперник).
Мне грустно потому, что это последняя – во всяком случае, пока – колонка, которую я пишу для «Телеграфа». Не буду обременять вас всякого рода «почему, черт возьми» и «с какой стати». Довольно сказать, что моя работа на несколько месяцев изымает меня из обращения; скажу также, пока вы не повскакивали на сиденья стульев и не разодрали криком небеса, что, возможно, я еще вернусь, и, может, быть до того, как цветы увянут на ветвях.
В прошедшие два года я, получая немалое удовольствие, еженедельно изливал на страницы этой газеты по восемьсот слов. Давайте представим, что я вел бы эту рубрику в 1986–1988 годы. Какие великие события потрясали в ту пору планету? Приватизировались такие и этакие компании, уходили в отставку такие и этакие министры, в королевской семье появлялись на свет такие и этакие дети.
А вот с 1989-го по 1991-й… как сотрясались два столпа вселенной! Горбачев и Тэтчер ушли из политики, мы ввязались в войну с Ираном, из Ливана вернулись заложники, политическая карта Европы претерпела самые быстрые и значительные со времен Гитлера изменения, умер Максвелл – при этом выяснилось, что журнал «Соглядатай» писал о нем чистую правду, – Джон Мейджор свалился на нас с небес, и партия лейбористов стала, даже по мнению ее врагов, заслуживающей парламентских мест. [215]
215
М-м-да… (Примеч. авт.)
Нам всегда кажется, будто наше время – время перемен. Мне же всегда казалось, что на протяжении моей жизни мир претерпевал самые глубокие из выпавших на его долю изменений… и что я родился слишком поздно, не застав его таким, каким он был с незапамятных времен. Ведь пока я учился в школе, отменили телесные наказания, пока я учился в университете, в мой колледж допустили, впервые за шестьсот лет, студенток, пока я учился водить машину, стали обязательными ремни безопасности, а стоило мне начать работать на Би-би-си, как ей пришлось преобразиться в бог весть какую современную и конкурентоспособную. Я не хочу сказать, что все эти изменения значительны сами по себе, однако они, по большей части, представляют собой усовершенствования, и очень приятные. И не думаю также, что ощущения человека, живущего во времена перемен, сильнее во мне, чем в ком-либо еще из людей, занимавшихся сочинительством в иные эпохи.