Преступление без срока давности
Шрифт:
— Яд чрезвычайно силен и способен проникать сквозь кожные покровы. Внимательно смотри. — Генерал выщелкнул сигарету из пачки и, осторожно смочив отравой фильтр, дотронулся им до губы Петруччио. — Твой дружок нам не подходит, пусть послужит науке.
Глаза того мгновенно выкатились из орбит, тело дернулось и сразу же застыло судорожно выгнувшимся обмочившимся трупом.
— Ну ты и сволочь… — От ярости Щалаевский мог только хрипеть, и, остро ощутив свою беспомощность, он громко застонал сквозь стиснутые зубы. — Тогда и меня замочи, а иначе, падла, тебе не жить…
— Ты все правильно понимаешь, майор. — Генерал поднес к блюдцу зажигалку, и половинки контейнера
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ
Как ни крути, а все-таки человек — венец мироздания, даже если у него не откручивается секретка на колесе.
Ухватив зубило чуть ли не зубами, Снегирев вытащил его из покрышки и, приставив острие к бастующей гайке, взялся за правку. Двух ударов по касательной оказалось достаточно — секретка, слава труду, подалась, и, поменяв угробленное колесо на запасное, он что было сил погнал «мышастую» по Славе: «Давай, моя девочка, давай».
Девочка дала — с ревом пронеслась над Сортировочной, стремительно форсировала Неву и, выбравшись на правый берег, полетела стрелой вдоль Дальневосточного мимо Веселого поселка к улице Коллонтай. Дальше были сплошные проспекты — Большевиков, Новаторов и, слава Богу, Косыгина.
«Вот эта улица, вот этот дом». Наконец Снегирев загнал «мышастую» в боковой проезд, объезжая детский садик, сделал круг по двору и, запарковавшись неподалеку от помойки, потянулся за биноклем. «И кого мы имеем?» Совсем недалеко от арки он увидел знакомый «фольксваген-гольф», чуть поодаль на детской площадке стояла «семьсот сороковая», значит, все находились на месте и наверняка уже вцепились друг другу в глотки.
«Угораздило тебя, Людмила Ивановна». Глянув на зашторенные окна ведерниковской обители, Снегирев начал собираться и, экипировавшись по полной программе, двинулся вдоль зарослей боярышника к дому. «Поцелуй меня в щечку впалую, почитай мне на ночь „Землю малую“». Через раскрытую форточку на первом этаже доносились громкие звуки гульбища; где-то неподалеку вонюче газовала на мо — киках молодежь, а из кустов в детском саду слышалось заунывно-патриотическое под гитару:
Среди песков, «афганцем» опаленных, На склонах гор, где стонет камнепад, Лежат останки ветром погребенных В чужой земле оставшихся солдат. Невесты их давно детей родили И о былом не любят вспоминать, Отцы спились, друзья совсем забыли, И только матери их продолжают ждать.«Как сыр — со слезой». Снегирев вошел в подъезд и, поднявшись на третий этаж, прислушался: «Глазки, глазки, голубые глазки, ласки, ласки…» Из квартиры Ведерникова не доносилось никаких подозрительных звуков, но это ничего не значило — внутри работали профессионалы.
«Ну а вот так?» — Вставив в уши головные телефоны. Скунс приложил к двери микрофон-стетоскоп и сразу же услышал, помимо песни веселой, скрип паркета под мужскими ногами. Знакомый до боли звук шагов приближался, и не раздумывая киллер вытащил ПСС — бесшумный ствол, пробивающий с расстояния в двадцать пять метров двухмиллиметровый стальной лист. Ловкие пальцы между тем неслышно отодвинули ригеля, дверь медленно открылась, и сразу же раздались два хлопка — не громче, чем при стрельбе из пневматической винтовки.
Возникший на пороге очкарик из «фольксваген-гольфа» выронил ствол, коротко вскрикнув, схватился за колено и от удара пистолетным дулом опрокинулся навзничь, звучно приложившись черепом о пол в прихожей.
— Группироваться надо при падении. — Прикрыв за собой дверь. Скунс безжалостно прострелил упавшему здоровое плечо и, чтобы уже не отвлекаться потом, раздробил заодно вторую ногу. — Лежи тихо, думай о смысле жизни.
А чтобы лежалось спокойнее, ударом ноги сломал очкарику челюсть — вдребезги, раздробив лицевые кости на мелкие, не собрать, осколки и, ласково улыбнувшись, направился в комнату. И сразу убедился, что чудеса бывают только в сказках — на полу, уткнув лицо в кровавую лужу, лежала полуодетая Заболоцкая. Когда вломились непрошеные гости, она, судя по всему, собиралась в ванную и от удара в темя упала замертво, крепко зажав в руках полотенце. Неподалеку от нее, с разрывной пулей в животе, стонал в забытьи Колун, его мордастому напарнику повезло чуть больше — он уже остывал, а вот господина Ведерникова что-то не было видно. Он отыскался в ванной — еще теплым, обезображенным пытками трупом, и, глянув на его растерзанное мужское хозяйство, Скунс поспешил в прихожую к раненому.
— Ты еще не истек кровью, искатель сокровищ? Тогда давай поговорим.
Собственно, разговора не получилось. Коротко тявкнул ПСС, посылая острую калибра семь шестьдесят две пулю очкарику между ног, тот судорожно забился и даже не заметил, как Скунс изъял у него массивный, странного вида портсигар.
— Бросай курить, вставай на лыжи, и ты избавишься от грыжи…
Белому Палачу, однако, было не до лыжного спорта. Он лежал в луже собственной крови у самой двери в сортир и медленно уходил из жизни-в муках, на глазах у врага, беспомощный и безответный, как все его бесчисленные жертвы.
— Ладно уж, считай себя коммунистом… — Мечтать 6 смерти врага, как всегда, оказалось много приятнее, нежели воочию ее наблюдать. Скунсу быстро наскучило смотреть на предсмертные трепыхания, и, поставив точку ударом пальца под кадык, он вернулся в комнату.
«Фашист пролетел». Пол покрывали кровавые разводы, шкаф, за которым виднелся открытый потайной сейф, был сплошь в мозгах Колунова напарника, а сам Колун раскинулся с блюдцеобразной дырой в животе и что-то невнятно бормотал.
— Это тебе не пьяных мужиков отоваривать. — Усмехнувшись, Скунс вытащил шприц-тюбик и вколол его лежащему в бедро. — Попался специалист, и вот пожалуйста — в брюхе амбразура.
Он пощупал раненому пульс, всадил еще дозу и, глянув на часы, закатил пару-тройку пощечин:
— Не мякни, поговорить надо.
Наконец Колун открыл глаза и, застонав, перевел взгляд с люстры на склонившегося к нему человека:
— Ты… кто?
— Хрен в пальто. — Скунс недобро прищурился. — Деваха одна пропала, не знаешь, где поискать?
— Больно как. — Колун с трудом разлепил запекшиеся губы и скривился в подобии ухмылки: — Отпусти, брат… чтобы сразу… Телка твоя скорее всего в «мясном цеху» парится…