Преступление падре Амаро
Шрифт:
– Ах, без него я бы совсем пропала, – отвечала Амелия, – он приходит почти ежедневно!
– Святой человек! – подхватила Жертруда.
– Разумеется, разумеется, – пробурчал Амаро, недовольный столь восторженной оценкой, – это человек весьма достойный…
– Весьма достойный, – вздохнула старуха, – но… Она умолкла, не решаясь высказать свои сомнения, и вдруг с мольбой вскричала:
– Ах, сеньор соборный настоятель, лучше бы сюда приходили вы! Вы-то сумели бы облегчить мой крест…
– Я буду приходить,
Он вынул из кармана письмо, прочел некоторые места. Дорогой учитель уже принял пятнадцать ванн. В Виейре полно народу, дона Мария болела – у нее вскочил фурункул, – погода великолепная, по вечерам, в час, когда убирают сети, гуляем по пляжу. Сан-Жоанейра здорова, но все время говорит о дочери…
– Бедная маменька… – всхлипнула Амелия.
Старуху все это не интересовало; ее мучил хрип в легких. Одна Амелия расспрашивала про общих знакомых, про городских друзей: падре Натарио, падре Силверио…
Стемнело. Жертруда пошла за лампой. Наконец Амаро поднялся.
– Ну-с, милая сеньора, мне пора. До скорой встречи. Я непременно буду вас навещать. А расстраиваться нельзя… Одевайтесь потеплей, кушайте с аппетитом, и Бог не оставит вас своей милостью.
– Не забывайте нас, сеньор падре Амаро! Не забывайте нас!..
Амелия протянула священнику руку, чтобы попрощаться здесь же, в комнате; но Амаро сказал как бы в шутку:
– Не откажите в любезности, менина Амелия, показать мне дорогу: я боюсь заблудиться в этом лабиринте.
Они вышли вместе. Очутившись в большом зале, где было еще довольно света от трех широких окон, он остановился и сказал:
– Старуха тебя обижает, дорогая!
– Ничего другого я и не заслужила, – ответила Амелия, опуская голову.
– Ах она дрянь такая! Ладно же, я ей покажу!.. Милая моя Амелиазинья, если бы ты знала, как я тосковал…
И он потянулся поцеловать ее в шею.
Она отступила в смятении.
– В чем дело? – удивился Амаро.
– Что?
– Как это понять? Ты не хочешь поцеловать меня, Амелия? Ты не в своем уме!
Она умоляюще подняла обе руки и сказала, вся дрожа:
– Нет, сеньор настоятель, оставьте меня! С этим покончено. Довольно мы грешили. Я хочу перед смертью заслужить у господа прощение… Не будем больше никогда говорить об этом! Я оступилась… Но теперь этому конец. Теперь мне нужно только одно: душевный покой.
– Ты не в своем уме! Кто вбил тебе в голову такую чепуху? Слушай…
Он снова потянулся к ней.
– Не трогайте меня, ради Бога! – И она попятилась к двери.
Амаро молча смотрел на нее вне себя от гнева.
– Хорошо, как вам угодно, – сказал он наконец. – Но имейте в виду: Жоан Эдуардо вернулся, он ходит тут по дороге каждый день, и потому вам не рекомендуется сидеть у окна.
– Какое мне дело до Жоана Эдуардо, до всех остальных и до всего, что было?
Он воскликнул с горькой иронией:
– Конечно! Теперь самый великий человек на свете – аббат Ферран!
– Я многим ему обязана, вот все, что я знаю…
Жертруда внесла зажженную лампу. Амаро, не простившись с Амелией, вышел вон, скрежеща зубами.
Но по дороге в город он успокоился. Все это не более чем очередной припадок добродетели и угрызений совести! Она оказалась одна в этом каменном доме, старуха ее шпыняет, Ферран читает мораль; он, Амаро, далеко – отсюда и возврат к ханжеству, отсюда страх, что будет на том свете, и тоска по утраченной невинности… Все чепуха! Если он будет наведываться в Рикосу, то за одну неделю восстановит свою былую власть. Он ли не знает Амелию! Только поманить, только свистнуть – и делай с ней что хочешь.
Однако ночью он спал неспокойно и мечтал о ней сильней, чем всегда. На другой день он опять отправился в Рикосу, с букетом роз для Амелии.
Старуха просияла от радости, увидев его. От одного вида сеньора соборного настоятеля к ней возвращается здоровье! Если бы не дальность расстояния, она упросила бы его приходить каждое утро. После вчерашнего визита она даже молилась усердней!
Амаро рассеянно улыбался, не сводя глаз с двери.
– А где менина Амелия? – спросил он наконец.
– Ушла… Теперь у нас, видите ли, прогулки каждый день, – сказала дона Жозефа с ядом, – паломничаем в аббатство, жить без этого не можем.
– А! – откликнулся Амаро с кривой улыбкой. – Новое увлечение? Достойнейший пастырь этот аббат Ферран.
– Ах, он никуда, никуда не годится! – вскричала дона Жозефа. – Он меня не понимает. И какие-то странные идеи. Нет, нет, он не дает просветления.
– Книжный человек… – объяснил Амаро.
Но старуха приподнялась на локте, лицо ее исказилось от ненависти, и она прохрипела полушепотом:
– Между нами говоря, Амелия поступила очень некрасиво! Никогда ей не прощу! Она исповедалась аббату! Это неделикатно! После вас, сеньор соборный настоятель! Она стольким обязана вам… Но она неблагодарная, она изменница!..
Амаро побледнел.
– Что вы говорите?!
– То, что есть. Она и сама не отрицает. И даже гордится своим поступком! Это дрянная, дрянная женщина! Мы столько для нее делаем!
Амаро старался скрыть свое негодование. Даже посмеялся. Не надо преувеличивать… Почему же неблагодарная? Это вопрос доверия. Если девушка считает, что аббат лучше руководит ее совестью, она права, открывшись ему… Все мы хотим одного: чтобы это бедное создание спасло свою душу. А уж кто это сделает – тот или другой, – не имеет значения. Она в хороших руках.