Преступление
Шрифт:
Звонит домофон. Леннокс соображает: еще кого-то принесло, в то время как ноздри его, хоть и забиты так, что аж булькают, улавливают запах волос Робин. Кокаин в совокупности с вожделением, спиртным и разницей во времени составляет зловещую квадригу. По глазам бьет изнеможение, дыхание перехватывает. Несколько секунд — или минут — с изнанки век лопаются лиловые кляксы, закручиваются воронками, утекают во тьму извилин.
Робин отстраняется. Леннокс открывает глаза. Прямо перед ним морщинистое серое лицо, коротко стриженные бесцветные волосы словно налеплены на череп и до окаменелого состояния смазаны гелем. Лицо принадлежит тощему, но жилистому и с виду сильному белому
— Снова приключений искала? — Артикуляция как у деревенщины, близка к нулю.
— Это Рэй, — лепечет Робин. Ленноксу ясно: здесь не только прошлое, здесь еще и незавершенное настоящее.
— Меня зовут Ланс, Ланс Диринг. Рад познакомиться, Рэй. — Диринг склабится, протягивает руку. Леннокс на всякий случай пожимает ее здоровой рукой, это неудобно, но он чувствует облегчение: у Диринга рука сильная, пусть знает, что Леннокс тоже не слабак. — Где это тебя угораздило? — спрашивает Диринг, кивая на Ленноксову правую руку, болтающуюся на перевязи.
— Производственная травма, — бодрится Леннокс.
Однако Ланс Диринг явно прочел на лице Леннокса замешательство. Голос его звучит мягко:
— Расслабься, Рэй, ты тут никому дорожку не перешел. Мы все взрослые люди и развлекаемся, как считаем нужным. Вопросов друг другу не задаем. Верно, девочки?
Стэрри сверкает жемчужными зубами, брови ее ползут вверх, как у фастфудовского менеджера среднего звена, который и лицо, и душу продал родной забегаловке. Робин улыба-ется кисло, с виноватой поспешностью наливает Лансу и еще какому-то типу. Этот; второй — коротконогий, коренастый латинос, волосы у него сальные, до плеч, подбородок сизый. На Леннокса смотрит с неприкрытой враждебностью.
— Познакомься, это Джонни, — улыбается Ланс.
— А ты, верно, не местный, — скрежещет Джонни.
Лицо у него великовато: глаза, нос, рот будто со шпателя метнули в середину жалкой кляксой. С возрастом, думает Леннокс, эффект будет только усиливаться, время ведь — оно храповик, только в одну сторону движется, усугубляет, было бы что. Огромные, как у мясника, ручищи выглядят устрашающе; плюс плотно сбитый торс и бегающие глазки — и мы имеем человека, привыкшего брать что захочется, в уверенности, что возражений не последует. Впечатление разрушает дряблое брюхо, обтянутое футболкой со слоганом «Трахаюсь за дозу».
— По-моему, он не тот парень, о котором ты, Джонни, подумал. — Ухмылка Ланса адресована Ленноксу. — Но мне тут сказали, ты продажами занимаешься.
Дались им эти продажи, думает Леннокс. Шифр у них такой, что ли?
— Нуда.
— Я тоже, — улыбается Ланс. Стэрри сдавленно хихикает.
— Задницей чую, этот парень совсем не такого рода коммерсант, как ты, — смеется Джонни.
— Пожалуй, — скорбно произносит Ланс Диринг. — И все же я считаю, что существуют только два вида коммерсантов: хорошие и плохие. Верно, Рэй?
Леннокс молчит, по тому как Стэрри покусывает губы, ясно: именно с Дирингом и Джонни она и разговаривала по телефону. Для Робин их приход полная неожиданность, причем не из приятных. Леннокс самоустраняется, садится на пуф. В подобных ситуациях всегда лучше молчать, это он давно понял.
Леннокс шарит глазами по комнате, и всякий раз взгляд его возвращается
От внушительной белой горки на столике Леннокс отделяет себе очередную дорожку. Товар принадлежит Стэрри; она водрузила пакет на стол, хотя вероятность, что девочка придет снова, остается. Леннокс втягивает дорожку. Смотрит на стену: там висит принт с изображением полуобнаженной женщины. Снова прикидывает, что связывает Робин с Лансом и Джонни. Тревога, вызванная их появлением, улетучилась. Страх испаряется, Леннокс с наслаждением добивает остатки. Теперь в нем только черная ярость, ледяная, однородная. Он больше не думает о Бритни Хэмил, хотя и знает: если эта мысль явится снова, за смерть девочки он убьет всякого.
Он хочет кого-нибудь убить. Тумак, пинок, даже травма его не устроят. Бешенство разливается по венам подобно яду. О, такие лица ему не раз встречались: у Диринга насмешливая, безгубая улыбка, так мог бы улыбаться ящер; у Джонни несытый взгляд. Этим двоим и невдомек, какая опасность над ними нависла. Леннокс скрипит зубами, прекращает это занятие, только вообразив, как трескается эмаль. Но он полицейский. Да еще за границей. Успокойся, мать твою,
Леннокс идет на кухню, тащит из холодильника очередное пиво. Пиво нивелирует приступы кокаинового бешенства. Робин плетется следом. Он хочет трахнуть ее и поубивать остальных. Даже Стэрри. Стэрри первую. Что-то в ней подозрительное. Она как Протей: вот только что предлагала себя, а вот уже исходит злобой и выпитого ни в одном глазу. Контролирует ситуацию. С приходом Диринга и Джонни Стэрри изменилась. Леннокс это физически чувствует. В глазах у нее читает. Может, все из-за кокаина. Хороший товар. Почти без химии. Может, все потому, что он, Леннокс, больше других вынюхал. Не предложить ли Стэрри денег? В кармане пачка двадцаток.
6 Вечеринка Ч.2
Ленноксовы мысли не дают заднего хода, боковые ветки тоже не предусмотрены. Ход сугубо линейный, обороты набраны, локомотив мчится к пункту назначения, давно известному и неизменному.
И остановить локомотив способна лишь очередная доза. Кокаин. Кокаин поможет обогнать мысли. Леннокс чуть не бежит обратно в гостиную, Робин тащится за ним, бухтит о гороскопе на сегодня. Леннокс берет со стола «Идеальную невесту». Дорожки, которые он прикрыл журналом, в полном порядке. Стэрри наклоняется, удлиняет их — для Ланса и Джонни.
Ни Ланс, ни Джонни, ни Стэрри больше не внушают подозрений, они вообще не люди, их функция — доставать кокаин. В Ленноксе закипает упрямое ощущение вседозволенности. Он в отпуске. К черту умницу-разумницу Труди. У Стэрри обнаруживается еще один приличный пакет кокаина. Теперь точно проймет. Ночь будет долгая. Долгая-долгая ночь уместится в полчаса.
Вдохнем еще по дорожке. Никогда Ленноксова потребность в наркотиках не достигала такой интенсивности. Они, необстрелянные полицейские, бывало, собирались в «Винограде» или у кого-нибудь на квартире, чаще всего у Леннокса, шумно хвастали, как убрали этого урода, да поставили на место того козла, да посадили небезызвестного ублюдка, да скоро доберутся и до небезызвестного отморозка. Впрочем, настоящий сарказм на преступников не разбазаривали, его берегли для власть имущих: высших полицейских чинов, а еще политиков, как местного, так и государственного уровня. Именно эти кретины портили жизнь, мешали работать.