Презент для незнакомки
Шрифт:
— Он замкнутый человек и в обед, закрывшись в кабинете, жарит яичницу на электроплитке или примус-с-с-се, — просвистев слово, я надеялся перевести разговор на шутливую волну.
— Он обедает в «Бегущем олене», — лошадиные зубы засверкали в обрамлении пурпура губной помады.
— На его месте я бы уволил Вас. Вы своей красотой затмеваете все драгоценности.
— Я не нуждаюсь в дурацких комплиментах.
«Сама дура», — подумал я. Надо было заявить ей об этом вначале. Ведь сразу было ясно, что у меня с ней ничего не получится. Мне вообще редко везло с теми, кто за метр восемьдесят.
Я вышел из магазина,
Из бездны сентиментальных воспоминаний меня вытащил Юсов:
— «Крыша» у них та же самая, что и у меня.
— Что сказал директор?
— Вначале обещал пятипроцентную оптовую скидку, а потом сказал, что впервые сталкивается с подобным объёмом закупки и потребовал наличные.
— Сколько нужно времени, чтобы обналичить?
— Если повезёт, то часа за полтора я управлюсь.
— Когда кольца будут у Вас, припаркуйтесь на проспекте напротив «Бегущего оленя».
Мы расстались. Я купил телефонную карту. Мне срочно нужно было связаться с Вонючим Голландцем и Серегой Харлеем.
Вонючий Голландец был владельцем и водителем «Газели», а кличку получил после того, как подрядился перевозить сыры по молочным магазинам.
Серегу прозвали Харлеем за фирменную кожаную жилетку с эмблемой «Харлей-Дэвидсон». Ездил же он на отечественном «Урале», но в соответствии с неписанными рокерскими законами без шлема и номера. Когда-то Серега занимался каратэ и имел черный пояс. Но с тех пор, как обзавелся мотоциклом, он с ним не расставался и даже затаскивал домой на четвертый этаж. Дело было не в боязни угона, а в странном сексуальном нарушении. В нормальной обстановке Серега был полным импотентом. Но стоило лишь его спутнице, сидящей на заднем сидении, на резком вираже под отчаянный шум двигателя прикоснутся к нему бюстом, как Серегина половая энергия не знала границ. Устав от некомфортабельности придорожных канав, он умудрялся обманывать своё подсознание, форсируя двигатель мотоцикла у себя в спальне.
«Бегущий олень» когда-то был детским кафе с мороженным и всевозможными десертами, потом стал ночным стриптиз-баром, а днём — рестораном с комплексными обедами стоимостью тридцать пять условных единиц. В соседней двери того же дома был вход в хозяйственный магазин, где я купил восемь упаковок стирального порошка. С Вонючим Голландцем мы долго то погружали их в кузов, то выгружали обратно. Затем Вонючий Голландец вытащил длинные доски, с помощью которых мы сделали наклонный помост, словно собирались вкатывать бочки.
Директор ювелирного салона подъехал в темно-синей ВМW и в сопровождении двухметрового телохранителя направился к «Бегущему оленю». Им предстояло пересечь пятиметровый тротуар, но это было не суждено. На бешеной скорости по тротуару промчался Серега Харлей на мотоцикле. Сбив с ног телохранителя, он по наклонной доске въехал в кузов. Туда же я затолкал директора и, вскочив сам, крикнул: «Вперёд!». Вонючий Голландец рванул с места, пересекая проспект. Вдогонку последовала BMW, но Юсов действительно был неплохим гонщиком и смог настолько ловко подсечь преследователя на своем «Феррари», что BMW, врезавшись в фонарный столб, прекратил погоню.
«Россия во мгле», — это я отнес не к тем далеким годам, о которых писал Уэллс, а к недалекому будущему, когда количество неумелых водителей иномарок превысит число уличных фонарей.
— Где ребенок? — спросил я директора, которому Харлей довольно жестко выкрутил руки.
— Уже увезли домой к матери, — совсем не солидно пропищал директор.
Из кармана его пиджака я вытащил бумажник, достал паспорт и… рассмеялся. Его фамилия была Скунцев, — родственник, а то и брат связиста.
Вонючий Голландец остановил машину. Я выскочил из кузова и подошел к «Феррари» Юсова:
— Он говорит, что ребенок уже дома.
Юсов по мобильнику связался с Лидой. Ребенок действительно уже был дома и Юсов долго отчитывал Лиду за то, что она вопреки его запретам открыла дверь и не позвонила сразу.
«Должна ли женщина пренебречь указаниями мужа и открыть дверь, увидев по монитору похищенного сына?» — я быстро понял, что это неразрешимая проблема и беззаботно разглядывал двор, в котором мы остановились.
Мимо нас шла девушка в кофейно-кремовом платье с глубоким вырезом на груди, в нижней части которого был большой искусственный цветок из того же материала, что и платье.
Повернувшись к Юсову, я впервые позволил себе обращение на «ты»:
— Дай-ка мне коробочку с перстнями.
Получив коробку, я достал первый попавшийся перстень и, обратившись к незнакомке:
— Девушка, кольцо шестнадцатого размера, наверное, Вам будет как раз впору, — надел перстень ей на палец.
Она с недоумением смотрела на меня, я же решил увеличить полученную ей дозу недоумения:
— Это Вам подарок, — вложив ей в руки коробку с сияющем содержимым, вернулся к «Феррари», успев ущипнуть девушку за ягодицу.
— Что ты сделал? — Юсов тоже перешел на «ты».
— Разве ты не понял, что перстни фальшивые?
— Ты это знал?
— Нет. Но можно было догадаться об этом, когда он попросил наличные. Я же сообразил только когда увидел искусственный цветок на платье.
Вот почти и всё, за исключением того, что Скунцев вернул Юсову деньги. Это выбил из него Харлей. Но этого я не видел. Я не люблю на это смотреть и это описывать.
Я отхлебнул водки из полистиролового стакана и собирался приложиться к политой кетчупом куриной ножке, когда внезапный порыв ветра направил на меня дым от костра. Я встал и, пройдя несколько шагов, закурил. Настроение было прекрасное, несмотря на то, что мне не хватило сухого (первый прокол Группенфюрера) и достался не очень прожаренный окорочок (второй прокол Группенфюрера). Подойдя к Лиде, которая, прислонившись к дереву, кокетливо выпятив бедра в облегающих джинсах, потягивала безалкогольное пиво из алюминиевой банки.
— Самое ужасное на свете — это безалкогольное пиво и не дающие женщины, — процедил я, сжимая сигарету губами.
Не выпуская банки из рук, Лида запястьем поправила сбившийся на лицо локон, и буравила меня карим глазом.
— Лидочка, ты, конечно, читала мои рассказы и повести и всё, что я пишу обязательно сбывается. Сейчас я задумал написать повесть о киднеппинге. Но ведь могу её и не писать. Ты ведь представляешь, как тяжело автору не писать, если сюжет уже продуман до деталей. Но ради…