Презерватив для убийства
Шрифт:
Потом (Сергей Иванович уже давно вышел на пенсию), детский сад начал экономить. Первое, на чем он сэкономил — это на должности плотника. К этому времени СССР стал именоваться Россией, а на государственном флаге появились две дополнительные полосы синего и белого цвета. Кого-то это возмущало, но только не Савельева. Во-первых, начальству — виднее, а во-вторых, возмущаться ему было не с кем. Разве только со своей молчаливой женой.
За пенсией приходилось ходить в поселок не раз в месяц, а три-четыре раза. Однако большинство походов были бесплодны. Конечно, пенсию выдавали, но иногда с опозданием в месяц, а то и в два.
Происходит ли такая неприятность с ним одним, или со всей страной, Сергей Иванович узнать не мог. Линия электросвязи рвалась и прежде по нескольку раз в год. Тогда ее чинили. Теперь же в районе решили, что ради одного потребителя электроэнергии возиться не стоит. И Савельев, на старости лет, вернулся к керосиновой лампе. А телевизор он и прежде смотреть не любил. Поэтому обо всем, что происходило в стране, он узнавал у дяди Коли — сторожа охотхозяйства. Теперь на территории охраняемой им организации появилась дача какого-то ленинградского начальника.
Даутов нравился Сергею Ивановичу. Старик делил начальников на две категории: хорошие и плохие. Анатолий Семенович был хороший начальник. Каждый раз он здоровался с Сергеем Ивановичем, а иногда и вручал ему какой-нибудь мелкий городской презент: бутылку водки или коробку конфет для супруги. Такой же вежливой была и дочка хорошего начальника.
Целыми днями Сергей Иванович бродил по лесу, собирая грибы и ягоды, копался на огороде, ходил ловить рыбу на ближайшее озерцо и пару раз в неделю добирался до большого шоссе (восемь километров по лесной тропке), где продавал картошку или рыбу. Именно на шоссе с ним и случилось происшествие, которое повергло его в полное смятение.
Сентябрьским вечером он стоял на шоссе с ведром картошки. Уже давно моросил дождик, и Савельев желал как можно скорее уйти домой. Но шоферам, видно, не хотелось вылезать-мокнуть, поэтому никто не останавливался.
Наконец рядом затормозила иностранная машина. Из нее вышли двое парней и помочились прямо в придорожную канаву.
Сергей Иванович решил, что это его последний шанс. Он подошел к парням и показал им на ведро.
— Возьмите, молодые люди. Отдам недорого.
Один из парней обернулся к нему.
— Дед. Твоя картошка — грязная. Вымой и предлагай.
После чего парень пнул ногой ведро. Картошка высыпалась в канаву, а он сел в машину, где уже был его товарищ, машина фыркнула и умчалась, оставив Сергея Ивановича в глубоком недоумении. Он стоял по колено в канаве, складывал картошку в ведро и не понимал, что же произошло.
Его поразило вовсе не хамство этих молодых ребят, хотя в другой ситуации его поразило бы именно оно. Перед тем, как парень пнул ведро, Савельев успел разглядеть его машину. На радиаторе была бело-синяя эмблема.
Савельев мгновенно перенесся в пылающий июль сорок первого года. Его полк, вырываясь из окружения под Минском, уничтожил немецкий мотопатруль. Он помнил, как неуклюже, в истертых ногах, перебегал шоссе: скорее бы в спасительную поросль. Рядом догорал вражеский мотоцикл. Водитель, наполовину разорванный гранатой, все еще сжимал руль обгорелыми руками. Взгляд Савельева упал на него, и он увидел на немецкой машине еще не тронутую огнем бело-синюю эмблему.
Если бы тогда Сергею Ивановичу попался знающий человек, он бы объяснил: это марка концерна «БМВ». Но Сергей Иванович этого так и не узнал. И вот, с той поры, в его мозгу навеки впечаталась комбинация: горящее железо, запах горелой человечины и этот ничего не значащий значок.
Собрав картошку, Савельев призадумался. Увиденное говорило: они вернулись. Это было особенно удивительно, ибо никто его, Сергея Ивановича, об этом не предупредил. Савельев с юности знал, что правительство всегда умнее тех, кем оно правит. Когда-то правительство считало, что с немцами надо дружить, потом началась война. Во время войны правительство дружило с японцами и запрещало солдатам петь песню про злых самураев, потом правительство начало с ними войну. Сперва правительство считало китайцев лучшими друзьями, а потом они оказались почти фашистами. Возможно, и сейчас правительство подружилось с врагом, разрешило ему ездить по стране и вот так обращаться со стариками.
Правительство сделало только одну ошибку — оно не объяснило Сергею Ивановичу о том, что наступили новые времена.
За долгие годы своей полувоенной службы «главбух» так и не смог решить для себя: снятся ли перед боем особые сны? Или все, как обычно. Он так же не успел вспомнить, какой же ему снился сон на этот раз, когда раздался телефонный звонок. Было три часа утра.
— Извините, Павел Олегович, — сказал Денис, исполняющий должность генерального директора «Транскросса», — тут только что нашу контору чуть не взорвали.
— Был взрыв?
— Нет. Охранник сам выдернул какой-то провод и обезвредил эту штуковину.
— Позвоните ему и скажите, чтобы ничего не трогал. Я буду через полчаса.
Спустя тридцать минут «главбух» был возле дирекции «Транскросса». Возле парадного входа стояли Денис, а рядом охранник. Оба они глядели на обувную картонку, лежавшую между ними, как буржуазные жандармы на паспорт Маяковского.
— Милицию вызывали? — с ходу спросил «главбух».
— Нет, — запинаясь, ответил охранник.
— И правильно. Лишняя морока. Коробку трогал?
— Трогал, — ответил охранник. — Подхожу, слышу — тикает. Нагнулся, выдернул провод — перестало.
«Главбух» почти незаметно поднес палец к виску и отдал «честь сумасшедшего». Потом он внимательно посмотрел в глаза постового героя и спросил:
— Ты уверен, что там тикало, а потом нет?
— Уверен, — почти шепотом произнес охранник.
«Главбух» вздохнул, присел на корточки и заглянул в коробку, как рассматривают новорожденных котят. Потом он выпрямился.