Презумпция вины
Шрифт:
Ксения рассказала ей про Светлова. Проворные ручки Нафисы, мелькавшие среди молочных бутылок, на секунду остановились. Она обернулась:
– Его Аллах наказал. Злых людей он всегда наказывает.
– Нет, Нафис, не всегда. Всё несправедлива. Добрые люди много страдают.
– Страдают, – легко соглашалась Нафиса. – Такая жизнь. Кого Аллах любит, Ксуша, тому даёт трудности.
Приходя домой, Ксения падала на диван и сидела с полчаса, спустив до колен джинсы и уставившись в одну точку – ею
Перед сном обязательно пили чай. Ксения крошила себе в чашку яблоко – бабушка Лида любила так делать. Одна из немногих привычек, которую она переняла с чугуевской стороны.
Дочери между собой почти не говорили.
– Мам, мам, мам, – колотила её вопросами Динка. – Ты не слушаешь?
Лиза перед сном обнимала её с недетским участием.
– Мам, – сказала она как-то, дыша из-за края одеяла свежестью зубной пасты, – а мы не можем поехать обратно в наш дом? Там было так просто.
Однажды вернувшись домой, Ксения замерла на пороге: дочери разговаривали на кухне. Диалог, даже спор. Слов не различить, только взволнованный голос Лизы и пронзительный Динкин.
Зазвенела посуда.
Дина заверещала:
– Я тебе не верю! Ты врешь!
Лиза вылетела в коридор, заткнув пальцами уши, и скрылась за дверью комнаты.
Динка ревела на кухне.
Они так и не признались, о чём говорили.
Никогда.
ЧАСТЬ 3. СРЕДНЯЯ (НИНА)
Про аспирантуру первым заговорил Дима.
– Ты не думала о кандидатской? Хороший вариантик.
У Димы всегда были наготове «хорошие вариантики» – этим и спасались.
– Куда? – Нина подняла глаза от стопки распечаток. – Мне тридцатник скоро. Я универ семь лет назад окончила, не помню уже ничего.
– Самое время подумать об аспирантуре. Для женщины преподавание – прекрасная вещь.
Пальцы, длинные и тонкие, привычно порхали над клавиатурой – Дима, не спрашивая, искал на сайте Университета программы вступительных экзаменов.
– Ничего сложного, – сообщил через минуту. – Язык, эссе и портфолио.
– Портфолио? Я что, модель?
– Теперь так везде. Собираешь доказательства своих достижений, победы, публикации…
– Публикации? У меня ни одной.
– Сейчас глянем. Вот смотри, нужно две статьи, требований никаких, неважно, «скопус»-не «скопус», публикуйся, где хочешь, хоть в «Советах пенсионерам». Ещё неплохо бы съездить на конференцию. Выступишь с докладом, пять минут позора – пять баллов к портфолио. Смекаешь?
– Какую ещё конференцию? Когда, Дима? У меня суды через день идут. Да я и представить
– Зачем по семейному? Пиши по уголовному процессу.
– Да я уже всё забыла. Я же в этой области не практикую…
– Всё тебе разжёвывать надо. Возьми свой диплом да натаскай оттуда чего-нибудь. Думаешь, проверять будут? И статьи так же напишем. Времени полно, почти год. Давай-ка пока конференции поглядим. Так, Владивосток сразу отметаем, разоришься лететь, в Новосибе возрастной ценз… ты смотришь вообще? Для тебя же стараюсь!
Нина отлепила взгляд от пошлых пёстреньких обоев и заставила себя посмотреть в монитор.
– Вот! Староуральск! А?
Вздрогнула.
– К Ксюше заедешь как раз, повидаетесь. Вы же давно не встречались, с похорон, наверное? И, кстати, может, в бабушкиной квартире можно будет перекантоваться? Напиши Зое.
Бодрый тон мужа скрипел у неё на зубах.
– Не хочу.
– Почему?
– Долго объяснять.
– Она не сделала тебе ничего плохого. Нормальная девчонка. Вы же, в конце концов, сёстры…
– Двоюродные. Почти никто.
– С Ксюшей же ты общаешься.
– Ксюша – другое дело.
Чтобы прекратить разговор, Нина ушла на писк стиральной машины. Со злостью выковыривала из барабана ледяные полотенца и простыни и запихивала в розовый пластмассовый таз. Почему розовый? Зачем розовый?
На остеклённом балконе было свежее, чем в квартире. Стариковский квартал почти весь спал: тишина, окна погашены, жёлтая чешуя на деревьях рябит от ветра. В свете фонаря листья осыпались светлыми хлопьями, как гигантские снежинки.
От холода сводило пальцы. Простыни отдавали свежестью – и хорошо, и слава богу – она терпеть не могла запах порошка.
«Я плакала от боли, когда мать полоскать на речку посылала, а Зойка всё смеялась – ей нипочём». Откуда это? Какая ещё Зойка? Нина уронила на пол мокрый комок полотенца, выругалась вполголоса, чтоб муж не услышал, и вспомнила: Зойка – это сестра бабушки Лиды, юная подпольщица, расстрелянная во время войны. К чему она о ней вспомнила? Понятно, к чему. К скверу, к квартире, к Староуральску.
– Так ты поедешь? – крикнул из комнаты Дима.
– Поеду, куда деваться.
На упавшее полотенце налипла пыль, Нина скривилась и бросила его обратно в таз – перестирывать.
О том, что съела сухой бутерброд с кислым соусом и полоской вываренной курятины, Нина пожалела почти сразу. Голод этот «лёгкий ужин», как его называли отглаженные бортпроводницы, не утолил, только пить захотелось.
Погода в Староуральске, если верить страничке синоптиков, была хуже некуда. Ноябрь, метель – даже рифма не придумывается.