При блеске дня
Шрифт:
— Не надо, Лео, бесполезно. Передай старику Сэму горячий привет и скажи, что я не теряю надежды на встречу. Но в Голливуд я не вернусь, — услышал я собственный голос. — Никогда.
— Грег! — Элизабет растерянно смотрела на меня, и отчего-то мне стало грустно.
— Послушай, Грег, я понимаю твои чувства, — предпринял последнюю попытку Блатт. — Меня и самого иногда посещают такие мысли. Ты вернулся на родину, воевал… Брент и остальные ребята хорошо тебя встретили, и, несмотря на трудности, вам удалось выпустить несколько пристойных картин. Жаль, конечно, что их плохо встретили у нас, но ты ведь знаешь, как все устроено…
— Вот
Блатт поднял глаза. Его лицо ожесточилось, в нем произошла резкая перемена.
— Я не жду от англичан понимания фактов, они их попросту не знают, потому что пришли недавно. Но ты-то давно варишься в этом котле! Ты должен понимать, что в Америке никто не строит из себя художников, творящих ради искусства. Кинематограф — это огромная индустрия, в которой крутится очень много славных американских долларов. И если надо действовать жестко, мы будем действовать жестко. Уж ты-то должен это знать, Грегори!
— Давай не будем спорить, Лео, — тихо сказал я. — Это бессмысленно.
— А вот и нет! — вскричал он. — Я тебя предупреждаю, не лезь туда, где скоро станет очень холодно!
— Что ж, я рискну. Поблагодари Сэма, но скажи, что я не вернусь. Останусь здесь.
— Зачем, Грег? — спросила Элизабет. — Что ты будешь делать? Работать на Брента?
— Вот уж на кого я бы не стал рассчитывать, — с ухмылкой проговорил Блатт. — Ты ведь знаешь киношников. Голливуд уже сделал Бренту пару предложений. Пока он отказывался, но однажды может и согласиться.
— Я ни на кого не рассчитываю, — ответил я обоим. — И я не знаю, что буду делать. Я только знаю, чего не стану делать ни за что на свете.
Элизабет хотела что-то сказать, но Блатт ее перебил:
— Я захватил с собой покерные фишки. Давай пригласим людей — ты наверняка подружился с кем-нибудь, кто хоть отдаленно напоминает живого человека, — и сыграем. Разрядим обстановку, а если потом захотим поговорить о деле, время еще будет.
Я вспомнил, что Элизабет всегда любила покер. Я и сам когда-то играл с удовольствием. Элизабет просияла и вопросительно посмотрела на меня.
Я покачал головой:
— Спасибо за предложение, Лео, но это не мое. Я давным-давно не играл, да и поработать еще надо. Попробуй пригласить кого-нибудь из своих новых знакомых, Лиз…
— Лео уже кое с кем познакомился. Пригласим их, когда вернемся в вестибюль. Ты точно не хочешь?
Мы вышли из бара и сели на диванчик. Блатт отправился собирать людей, а мы с Элизабет молча смотрели друг на друга поверх кофейных чашек.
— Ты сказал Лео правду?
— Да, Лиз.
Она нахмурилась:
— А мне ты не говорил, что не вернешься в Голливуд.
— Потому что сам не знал. Сегодня, когда Блатт сделал мне предложение, я четко понял, что больше не хочу там работать.
В ее глазах стояло отчаяние.
— Я перестала тебя понимать, Грег! Что-то случилось… Давай завтра прокатимся куда-нибудь — я возьму напрокат машину, — и ты мне все расскажешь?
— Расскажу, что смогу, Лиз.
Она кивнула и улыбнулась, сделав вид, что все нормально. Мы молчали. Зато мои друзья-музыканты старались вовсю, и я начал им подпевать. Элизабет взглянула на трио.
— Вон та невысокая девица со скрипкой — прелесть, — сказала она. — Я за чаем успела с ней поболтать. Она все время смотрит на тебя, как будто хочет привлечь твое внимание.
— Так и есть. Они играют трио Шуберта специально для меня и хотят, чтобы я их заметил. Впервые они сыграли его… дня два или три назад. — Неужели это было так недавно? — А теперь решили повторить.
Мы снова замолчали, попав на остров, омываемый потоками музыки.
— О чем ты думаешь? — наконец спросила Элизабет.
Я поднял взгляд и увидел Лео Блатта: он уже собрал людей и шел к нам. Я встал.
— О смерти, — ответил я. — И с моей стороны было бы непорядочно думать о ней здесь. Спокойной ночи, Лиз. Хорошей игры.
Глава девятая
Поднявшись в номер, я вернулся к мыслям о смерти. Сказав Лиз и Блатту, что не хочу играть в покер, я решил сразу подняться к себе и вспомнить про Элингтонов все, что еще не успел. А потом, когда мы с Элизабет молча сидели в вестибюле и слушали Шуберта, память внезапно перенесла меня в июньский день 1914-го, на утес Пикли-Скар: я даже увидел выпученные глаза Лауры Блэкшоу и себя, пробиравшегося по скалам вместе с Джоком Барнистоном к тому месту, где лежала Ева Элингтон. Итак, обещанная смерть произошла, но погибла не только Ева. Я размышлял о гибели времени и того мирка, который стал частью моей души. Долгое время я ни разу не вспоминал тот страшный июньский день, но теперь, поскольку я заново пережил два года в Браддерсфорде, где-то в глубине моей души словно открылся огромный чулан: я, долговязый юноша, испуганно и удивленно озирался по сторонам, пока вокруг со скрипом отворялись двери шкафов и буфетов, поднимались крышки сундуков, в темноте сверкали глаза и звучали полузабытые голоса людей. Чувство это посетило меня еще внизу, когда Элизабет задала вопрос о трио, а Блатт собирал желающих сыграть в покер. Однако, стоило мне вернуться в номер, Элизабет и Блатт превратились в крошечную светлую точку, а шкафы и сундуки — в дома, конторы и поля довоенного Браддерсфорда и Уэст-Райдинга.
Минувшей ночью в моей памяти обнаружилось несколько дыр, о существовании которых я не догадывался. Дыры эти никуда не делись и сегодня, но зато я понял, что не утратил ничего важного: забылись лишь подробности повседневной жизни, пустые недели, связывающие между собой события.
Я четко помнил день, когда уволился Джо Экворт. Это случилось где-то между Пасхой и Троицей. Уже два месяца Никси работал с нами, в комнате для образцов. Его перевели (к вящему недовольству Экворта) сразу после поездки мистера Элингтона в Лондон, где ему, должно быть, строго наказали не мешать Никси. Я ждал страшных ссор между ним и Эквортом, однако они не обменялись ни единым бранным словом. Малькольм, понятное дело, умел держать себя в руках, а вот Экворт меня удивил. Я должен был понимать, что вспыхивал и кричал он только по пустякам, а теперь, помрачневший и молчаливый, он разозлился по-настоящему.
В то утро Джо Экворт опоздал на работу.
— Надо быстрее отправить образцы наших лучших кроссбредов в Гетеборг и Бреслау. Ну, малый, где они?
— Не знаю, — ответил я. — Сам ищу.
— Мы же вчера вечером их достали! — буркнул Экворт, шагая туда-сюда вдоль стойки.
— Да, но теперь их здесь нет.
— Где Никси? Небось он знает.
— Может быть, да только я его не видел. Я сам пятнадцать минут назад пришел. Вы же мне велели заглянуть с утра к Хейли, помните?
— Велел, правильно. Ну и где же Никси? И что самое главное — где образцы? Не под землю же они провалились! Где-то тут лежат… Давай еще поищем, малый.