При реках Вавилонских
Шрифт:
В Рамле площадь перед мечетью Джами-эль-Кебир заполнилась задолго до того, как муэдзин начал созывать правоверных к молитве.
Арабский рынок Лода тоже был запружен людьми, но здесь было шумнее, чем в прочих местах города. Арабы, люди по природе своей не склонные к спешке, с интересом разглядывали проносящиеся по дороге «лендроверы» и «бьюики», но не пропускали без внимания и других участников столь оживленного в этот день дорожного движения, например, верблюдов и жеребцов.
В военной тюрьме Рамлы палестинские террористы проводили этот день с надеждой, что, может быть, хотя бы некоторые из них скоро выйдут на свободу.
Настроения,
Рамла и Лод в этом смысле типичные примеры мучительной истории древней земли, разделенности и единства нынешнего Израиля. Они отражают настроения сложного, многоконфессионального государства. Надежда без праздника. Отчаяние без плача.
Яков Хоснер, начальник службы безопасности компании «Эль-Аль», положил на место красивую трубку французского телефонного аппарата и повернулся к своему младшему помощнику, Матти Ядину:
– Когда только эти негодяи перестанут мне досаждать?
– Какие негодяи, шеф? – спросил Ядин.
Хоснер смахнул со стола, сделанного из атласного дерева, невидимую пылинку. Он обставлял кабинет за собственный счет и не терпел беспорядка. Подойдя к большому окну, выходившему на стоянку самолетов, Хоснер раздвинул тяжелые бархатные шторы. В комнате стало чуточку светлее.
– Все. Все эти. – Он сделал широкий жест рукой, включавший целый мир. – Звонили из Цитадели. Они немного обеспокоены.
– Их трудно винить.
Хоснер окинул помощника холодным взглядом.
Ядин улыбнулся и сочувственно посмотрел на шефа. Даже в более спокойное время работа в аэропорту не была легкой. Последние недели превратились для службы безопасности в настоящий ад.
Яков Хоснер был сыном пятой Алии, пятой волны иммигрантов. Эта Алия состояла в основном из немецких евреев, покинувших прежнюю родину и отправившихся на родину далеких предков после прихода к власти Гитлера. Одни называли их счастливчиками, другие отдавали должное их дальновидности и прозорливости. Все эти люди избежали европейского холокоста, уехав тогда, когда это было еще возможно. Богатые и образованные, они принесли с собой столь необходимый Палестине капитал и умение работать по-европейски. Поселившись в районе старой немецкой колонии в морском порту Хайфы, они быстро превратились в процветающую социальную группу. Детские годы Хоснера прошли в атмосфере, типичной для других богатых немецких евреев, обосновавшихся в Хайфе накануне войны.
Когда началась Вторая мировая война, Хоснер, которому едва исполнилось семнадцать, вступил
В том-то и заключалась идея.
За пределами Хайфы Хоснер легко сходил за немца. Работа предполагала активное общение и участие в светской жизни немецких колоний в Каире и Стамбуле, и это получалось у него легко и непринужденно. Он без труда ухватывал тонкости и детали этого странного бизнеса, необходимости вести двойную жизнь и наслаждался работой примерно так же, так наслаждался музыкой Шопена и Моцарта.
Перед войной Хоснер от скуки записался в британский летный клуб и стал одним из немногих в Палестине лицензированных гражданских пилотов. В промежутках между шпионскими заданиями он проводил долгие часы в кабинах «спитфайеров» и «харрикейнов», совершенствуя знание приборов и инструментов.
После войны Хоснер отправился в Европу, где купил несколько списанных боевых машин для подпольной организации «Хагана». Именно на приобретенном им британском «спитфайере» летал генерал Ласков, хотя ни один из мужчин и не догадывался об этом.
После войны 1948 года Хоснер стал одним из руководителей службы безопасности «Эль-Аль», что было совсем неудивительно, учитывая его опыт работы в МИ-6 и летные навыки.
По сравнению с другими евреями его возраста, Хоснер устроился весьма неплохо. Он жил в Герцлии, в небольшой вилле на берегу Средиземного моря. Часто меняя любовниц и не брезгуя непродолжительными связями, он, тем не менее, регулярно навещал свою жившую в Хайфе семью по религиозным дням.
Внешне Хоснер напоминал типичного европейского аристократа. У него были тонкий орлиный нос, высокие скулы и редкие седые волосы.
Хоснер посмотрел на Ядина:
– Надеюсь, меня пустят в этот полет.
Ядин покачал головой и улыбнулся:
– А кого они тогда распнут, если самолеты взорвутся, шеф?
– Мы не употребляем в одном предложении слова «взорвутся» и «самолеты», Матти.
Хоснер улыбнулся. Он мог себе это позволить. Все шло хорошо. Никаких замечаний не поступало, у него был прекрасный послужной список, и он не видел абсолютно никаких причин, которые потенциально могли бы помешать полету «конкордов» и испортить вышеупомянутый список.
Матти поднялся из-за стола и потянулся:
– Есть ли какие-нибудь сигналы из разведки?
Хоснер продолжать смотреть из окна:
– Нет. Наши палестинские друзья, или то, что от них осталось, молчат, словно залегли на дно.
– Не слишком ли тихо они себя ведут?
Хоснер пожал плечами. Он относился к числу тех людей, которые не желают делать какие-либо выводы при отсутствии информации. Отсутствие новостей означало для него всего лишь отсутствие новостей. Он верил в эффективность секретных служб своей страны. Они редко его подводили. Если в паутину, раскинутую израильской разведкой, попадет муха, паутина задрожит, и эту дрожь уловит паук, сидящий в центре. Все, что происходит за пределами паутины, к делу не относится.