Прицельная дальность
Шрифт:
Вот такая вот ирония судьбы…
Он шел к освещенному месту, падал несколько раз, потом поднимался и снова шел, то и дело оглядываясь через плечо. А за ним от черной глыбы джипа, не торопясь, подходили двое — чтобы закончить начатое.
Третий, небрежно облокотившись о блестящее крыло, курил возле приоткрытой двери «гранд широкого». Движок машины работал, в морозном воздухе висело белое облачко замерзающего выхлопа. А из салона, из теплой темноты, наполненной зеленоватым свечением приборной доски и застоявшимся табачным дымом, доносился синатровский веселенький напев «Raindrop is follow on my head».
Сафронов,
Снайпер не убивает в ближнем бою. Между ним и жертвой всегда есть расстояние и это придавало воспоминаниям Сафронова совершенно другое направление. Он никогда не мог заставить себя подумать о смертях тех, кого застрелил в свои юные годы, как об убийстве. Это было поражение мишени — ничего более. Может быть, поэтому он не сошел с ума и не искалечил свою душу муками совести, как многие из его сослуживцев.
Человек, прошедший войну, мало чего боится. Но в День Святого Валентина 1994 года, Сафронов боялся так, как не боялся никогда раньше. Даже пауков он боялся меньше, чем тех, кто шел его добивать. А еще, он боялся того, кто стоял и смотрел на то, как удачливый, богатый бизнесмен, молодой талантливый врач (ну, пусть больше организатор, но все-таки — врач!) раздавленным жуком ползет по снегу, пачкая его кровью.
Тогда и понял Николай Алексеевич, что он не Эдмонд Дантес. Он не хотел и думать о мести тем, кто расстреливал его «Мерседес». А до тех, кто отдавал приказ — было не дотянуться.
Умри он тогда, неподалеку от Поклонной горы, и его репутация не пострадала бы — для всех он умер бы честным человеком. А так, на Сафронова навесили всех собак. Больно уж удобной была эта версия — жулик-коммерсант «скоммуниздил» кредит из государственного банка. И для ФСБшников — удобной, и для Бобы с его головорезами. Тем более что Боба уже пер танком в Госдуму, и всем было понятно, что его не остановить. Двести миллионов канули в казну его «государства в государстве», кинутый «лошок» Сафронов не помер, как планировалось, а убежал, что еще приятнее, так как именно за «лошком» вдогонку и бросилась вся легавая свора.
Да, Сафронов, все-таки, убежал, хоть для этого и пришлось стать Савенко, слиться с пейзажем и замереть, как в детской игре «Море волнуется…» Потерять все, вплоть до фамилии было ужасно, мучительно, несправедливо! Он ненавидел себя и все, что видел вокруг, но Киев, который тогда казался ему, столичному пижону, глухой провинцией, все же заслуживал более добрых чувств, и Сергей это хорошо понимал. Ведь этот зеленый город, вальяжно, словно сытый кот разлегшийся на днепровских кручах, был куда лучше смерти или жизни Черновцах.
Сергей Савенко, в отличие от Николая Сафронова, вел образ жизни непубличный, замкнутый и скромный. Быть плейбоем стало небезопасно и под угрозой обнаружения, тюремного заключения и смерти, привычки изменились сами собой. Он коротко постригся, отрастил густую шкиперскую бородку, стал одеваться в спортивном стиле, отдавая предпочтение джинсам, свитерам и мокасинам. Обедать или ужинать теперь приходилось или дома (он снял трехкомнатную квартиру на Оболони) или в небольших ресторанчиках семейного типа, благо они уже начали открываться в Киеве.
Но для того, чтобы построить бизнес, не обязательно быть личностью известной и публичной. Большое количество по-настоящему богатых людей остаются сокрыты от любопытных глаз публики, выставляя впереди себя наемных директоров, президентов и управляющих. Настоящий же руководитель и организатор всего, словно паук сидящий на краю паутины, только лишь следит за тем, как добыча попадает в сети, оставаясь в полумраке безвестности.
Деньги, оставшиеся в распоряжении Савенко, для метрополии были мелочевкой, но для Киева, в котором на то время на сто долларов наличными можно было сравнительно неплохо жить целый месяц, Сергей был состоятельным человеком, хотя Крезом его и тогда никто бы не назвал.
Через год он начал забывать разочарование, которое он пережил и твердо стал на ноги.
В девяносто шестом женился — супруга была моложе его на семь с лишним лет, но обладала деловой хваткой акулы, и брак по любви оказался еще и удачным с точки зрения расчета.
В конце девяносто седьмого Оксана родила двойняшек, мальчика и девочку. И все шло превосходно. И в семье, и по бизнесу. Большой палец болел показывать как.
В 1998 они сравнительно легко, с небольшими потерями, перенесли дефолт.
В 1999 они, по настоянию Оксаны диверсифицировали бизнес-риски, организовав несколько фирм другого профиля и, как оказалось, правильно сделали.
В 2000 их слегка «потрясло» после закрытия энергетических зачетов, компания с которой они начинали, за полгода потеряла более половины активов, но Савенко успел перебросить спасенные деньги в фирму по торговле недвижимостью и небольшую строительную компанию.
Когда в столице начался строительный бум, они оказались к нему готовы. «С&О real estate» владела несколькими участками в центре и в некоторых районах на окраинах, отведенными за сравнительно небольшие деньги. Строительная компания «С&О Sweet Home» на этих землях строила. За три года семья Савенко утроила капиталы и при этом выкупила еще четыре площадки под строительство в самом центре.
Савенко оставался «серым кардиналом», зато Оксана входила в Мэрию, как к себе домой, и Сан Саныч при встрече целовал ее в щечку. На их проектах и семейных деньгах паразитировало столько чиновников, силовиков и депутатов, что Оксана начала подумывать о политической карьере.
Невидимого и неслышимого высшими кругами киевского сообщества Сергея, считали белой ручной мышью при жене бизнес-леди, но такое положение вещей Савенко не угнетало, так как могло бы угнетать Сафронова. Время и жизнь меняют людей, маски прирастают к коже, становясь вторым лицом. Разница между реальностью и неосуществленными амбициями становится несущественной, особенно при наличии больших денег.