Причина времени
Шрифт:
Этот единообразно, везде на поверхности и в ближайших недрах Земли действующий “механизм”, который к тому же функционирует на протяжении всей истории Земли, позволил Вернадскому сделать два важнейших вывода, которые он доказал всей последующей научной работой:
1) не случайность жизни в мироздании и
2) вечность жизни.
Как мы видели, оба новых положения высказаны впервые еще в 1908 году в письме к Я.В. Самойлову, как самое первое известное простое формулирование проблемы, ее понимание, которое в результате всей дальнейшей деятельности, по сути дела, не изменилось, только стало неизмеримо более развитым.
Таким образом, два вывода: не случайность, всегдашность и единственность жизни и связность времени-пространства ЖВ могут быть доказаны не философским и не логическим путем, а эмпирически. Иначе говоря, наука должна была в своем расширении когда-нибудь решить проблему времени появления жизни на Земле и ее основной функции, назначения. Каково ее место в общем строе природы, в движении материи и энергии в космосе, что бы под последним ни понимать: вместилище или порядок природы?
Вернадский знал, что одна из
В рамках этого главного представления, вошедшего во все науки, в знание любого образованного человека о Земле, повторю, жизнь представлялась эфемерным, случайным событием в ее истории, происшедшим когда-то, давно или недавно, но значительно позже формирования планеты. Но в сущности то был рудимент религиозного векового воспитания в лоне креационизма и каждый привыкал к метафизической, натурфилософской установке о порядке творения, о его модели, согласно которой сначала как-то создались безжизненные вещи, потом геологические структуры, затем растения, звери и “гады земные”, а уж потом человек – в последний день творения. Схема последовательного появления сначала безжизненных структур, а затем жизни и ее усложнения стала не обсуждаемой, аксиоматической, как бы естественной установкой сознания, чуть ли не врожденной, то есть идущей из подсознания и сохраняется в большинстве схем философии, положительных наук и обыденного знания (европейского ареала, точнее, западного, а не восточного, в последнем оно зиждется на другой главной парадигме). А между тем, как выяснил Вернадский, в истории знания множество конкретных исследований глубоко противоречили данной схеме. Чтобы ликвидировать противоречие, подбирались соответствующие философские установки, или религиозные оправдания, которые могли бы смягчить неудобные для общей схеме факты науки. Возникало мнение о противоположности и неизбежной борьбе научных объяснений и религиозной натурфилософии, противоречие между верой и знанием..
Вернадский углубился в проблему противоречия двух сторон познания в лекции “Начало и вечность жизни”, с которой он выступил в мае 1921 года в Петроградском клубе литераторов. Вскоре лекция была напечатана в виде отдельной брошюры и вызвала атаки материалистических идеологов именно за идею “извечности жизни”, как характеризовали они творчество ученого потом во всех дальнейших разносных статьях и даже в “Малой Советской энциклопедии” 1934 года. (39).
Вернадский начинает с истории вопроса, который стоял перед наукой с самых первых шагов описательного естествознания: как, когда возникла жизнь? Является ли она недавним явлением или была всегда? В науке предпринимались попытки решить вопрос обычными научными приемами, однако на них все равно незаметно и исподволь всегда оказывали влияние и искажали результаты философские и религиозные интуитивные мнения. Вопрос оказался и значительно сложнее, и значительно проще, чем банальное на первый взгляд противостояние двух точек зрения. Сложнее в том смысле, что никакие научные факты не могли опровергнуть веру, уверенность людей в порядке творения. Какие бы факты не появлялись, они неизменно укладывались в старую схему и ничего существенного в ней не меняли. Дело в том, что существует гораздо более древняя, чем научное знание, предвзятая идея. Это представление о порядке происхождения мира, некое “космическое” знание, в котором основную роль играет представление о начале сущего, о старте бытия. Оно связано с началом и концом каждой человеческой личности, а это чувство, конечно, древнее христианской модели мира. Но мы ее знаем в виде библейской метафизики, она охватывает иудейско-мусульманский и христианский ареалы мира и главенствует в них. На Востоке этого чувства начала и конечности нет, там господствует идея цикличности, но там нет и развитых в такой степени чувства личности и науки.
А простые схемы рисовали некоторые эмпирические науки, в которых существовало несколько логических точек зрения на происхождение жизни. Поскольку сейчас мы не наблюдаем происхождение жизни и законов этого происхождения не знаем, она могла проявляться, говорили одни, в так называемые космические периоды истории Земли по этим особым, действовавшим только тогда законам, и потом уже развиваться по своим биологическим правилам, которые нам известны более или менее хорошо. Вторые утверждали, что жизнь появляется непосредственно из инертной материи и сейчас, только мы этого не замечаем из-за микроскопичности этого процесса. Существовала и еще одна точка зрения, согласно которой жизнь проникает непрерывно на Землю из космических просторов с пылью, но эта точка зрения просто переносила вопрос от одной неизвестной области в другую и не ставила вопрос об отношении жизни к инертному веществу вообще и не отвечала
В этой лекции Вернадский, как мы помним, достал из “запасников” науки уже почти забытый принцип биогенеза Франческо Реди. Но сам по себе принцип “Все живое – от живого!” не имеет обширного эмпирического фундамента и он заиграл только тогда, когда Вернадский повенчал, согласовал его с другим принципом, который указывал на цикличность и безначалие не только биологических, но и геологических явлений – принципом Хаттона. Следовательно, их “произведение” дает научный вывод о безначалии жизни и одинаковой ее роли в геологических явлениях всегда, на всем протяжении изученной истории. Что касается неизвестной истории, так называемых космических периодов истории Земли, их надо оставить натурфилософии, космологии, которая пока есть всего лишь “научный фольклор” и ничего более, поскольку, говорит он, она вся проникнута рудиментами библейской натурфилософии.
Таким образом, изменения в миропредставлении Вернадского произошли крупнейшие. Начиная с 1916 года, когда он осознал в самых общих чертах глобальное и космическое значение жизни в общем строе сил и явлений, строящих реальную природу планеты, он все глубже и все подробнее всматривался в ее геологическую роль. Как мы видели, самой верхней точкой, кульминацией, которой он достиг в выражении планетного значения жизни, стали 1929 – 1931-е годы, когда он связал с ЖВ течение времени в биосфере и следовательно, на планете и следовательно, в нашей части космоса. Началась разработка совершенно нового, небывалого еще учения, имевшего не так уж много опор в господствующих схемах знания. Но зато все существующие факты можно было интерпретировать в новом духе, они вполне укладывались в новую парадигму. В течение тридцатых годов один за другим выходят небольшие, но важнейшие его статьи под общей рубрикой “Проблемы биогеохимии”.
Создавать учение приходилось в крайне невыгодных, даже можно сказать, в безнадежных для дальнейшей его судьбы условиях. Окружающая обстановка не только не способствовала развитию исследований, но и прямо препятствовала им, поскольку с укреплением коммунистической идеологии возвратилась средневековая жестокая борьба с научным мировоззрением под видом “подлинной научности” марксизма, объявленного самым передовым учением. Противоречить господствующей доктрине стало попросту опасно, смертельно подчас опасно. Во времена террора эти отдельные выпуски “Проблем” и книга 1940 г. (бывшее “Живое вещество 1930 г.) начинались с официального уведомления цензурно-карательных органов на титульном листе о том, что учение Вернадского относится к философскому идеализму. То было как бы предупреждение для научной молодежи остерегаться сотрудничать с “идеалистом и мистиком”, а для коллег – от гласного обсуждения и дискуссий по новым пионерским достижениям Вернадского. Естественно, его идеи провалились в вакуум. На его биогеохимические статьи и книгу практически отсутствовали даже рецензии в научной печати. Его авторитет был незыблем в традиционных областях наук о Земле, то есть в минералогии, геологии, геохимии, метеоритике, кристаллографии и многих других, но не в представлениях о живом, вторгавшихся на арену опасной борьбы в области общих вопросов биологии, генетики, борьбы, породившей специфически советские научно-государственные события вроде лысенкоизма. Они молчаливо игнорировались, считаясь возрастными “завихрениями” мысли стареющего ученого, ударившегося в некую “мистику”.
Не лучше обстояло дело и на международном уровне. Некоторые публикации Вернадского в начале тридцатых годов, пока он еще ездил за рубеж, попали во французскую и английскую научную печать, однако остались непонятыми по причинам несколько иного свойства, нежели внутри страны. Это были годы повального увлечения теорией относительности и новой физикой, менявших, как тогда казалось, ньютоновское понимание основных научных категорий, строящих реальность, прежде всего пространства и времени. Новую теорию, более всеобъемлющую, чем теория Эйнштейна, научное сознание не могло переварить, тем более что она не была разработана сколько-нибудь полно, от нее публиковались фрагменты, а не целое.
Сам Вернадский, прекрасно знавший полную драматических “несправедливостей” историю каждого нового учения, никогда не входившего в научное сознание сразу, но только через долгое сопротивление, был спокоен. Он продолжал работать над новым учением о вечности жизни до конца своего научного пути, сохранив творческую силу до самой смерти, и успел ясно выразить новое сложившееся на основе понятия о вечности жизни естествознание. Выразить, но не опубликовать.
Ученый сформулировал его главные черты в большой статье “О состояниях пространства в геологических явлениях Земли. На фоне роста науки XX столетия”, которая должна была выйти еще в 1939 году как третий выпуск (из пяти) “Проблем биогеохимии” под заголовком “О состояниях физического пространства”, но по независящим от автора обстоятельствам не опубликована. Будучи эвакуирован из Москвы в связи с начавшейся войной, Вернадский сильно переработал текст и закончил его только в марте 1943 года. О том значении, которое он придавал этой большой, брошюрного размера статье, свидетельствуют по крайней мере три факта. Во-первых, это одно из немногих произведений Вернадского, имеющих посвящение. В конце работы над статей умерла его жена Наталия Егоровна, и он посвятил работу ей. Во-вторых, в посвящении в качестве авторецензии текст характеризуется, как “синтез научной работы и мысли, больше чем шестидесятилетней”, то есть главный, продуманный и завершающий. В-третьих, Вернадский просил своего ученика и друга академика А.Е. Ферсмана, зная, что тот готовил приближавшийся его восьмидесятилетний юбилей, вместо всех никому не нужных собраний и чествований напечатать ее в переводе на английский. Но А.Е. Ферсман не смог этого сделать ввиду трудностей военного времени, разбросанности академических учреждений по местам эвакуации, да и общего нерасположения идеологического начальства. Статья не была напечатана не только на английском, но и на русском, она осталась в рукописи.