Причуды лета
Шрифт:
«Они здесь»,— подумал Арноштек и открыл из своей шляпы многоголосую пальбу, целясь в голову Антонина. Во время этого номера фокусник стал красный и изнутри его появилось сияние.
Короче говоря, фокусник сделался страшен. Но он не только не прекратил своего занятия, а, наоборот, с великою опасностью для жизни начал кувыркаться между вил, расставленных с западной стороны и с восточной. И только достигнув лесенки, спустился вниз и, уже не заботясь об осанке, скрылся в фургоне.
— Готов
— Мне абсолютно ясно, что вы порете чушь, маэстро,— возразил майор.— Разве вы находите, что кувырканье было недостаточно совершенным?
— Если вы ищете совершенство в кувырканье,— ответил Антонин, пожимая плечами,— то мне больше нечего сказать.
Тут опять забил барабан, и толпа, потирая шеи (ведь нелегко стоять, задравши голову), стала расходиться, образуя крапинки и лучи звезд, на остриях которых шагали, тесно прижавшись, парочки.
— Представление окончено, пора уходить,— промолвил аббат.
И они ушли.
Придя домой, Антонин узнал, что пани Дурова тоже только что вернулась с представления и хочет спать.
— Ночь сегодня темная,— сказал он, глядя в окно на ясный месяц,— и разные негодяи зарятся на твои подушки, халаты, полотенца, мыло и прочие купальные принадлежности. Спи спокойно. Я пойду покараулю. Проведу ночь в большой кабине, на ложе довольно жестком, но ничего: буду спать чутко, вполглаза.
Когда Антонин закрыл за собой дверь, пани Катержина Дурова села на край постели и, поигрывая туфелькой далеко не самого малого размера, стала размышлять:
«Противоречия этого ветреника довольно забавны, но, в общем, мой муж мучает и огорчает меня. Я несчастна из-за скудости его ума, который совсем помутился, услужая телу, но правда и то, что муж мой храпит с вечера до утра, ни на минуту не задумавшись перед сном, что будет завтра. Знай дрыхнет и пьет».
Тут пани Дурова вспомнила о некоторых проступках, достаточно отвратительных, чтобы ее разгневать, и, отбросив туфлю, стала метаться на перинах.
«Ну-ка,— заговорила она про себя вольным, народным говором,— кто в глаза мне плюнет, коль обида и горькая недоля до того ретивое мне разбередили, что я по маленькой тайне, по коротенькой страстной утехе затосковала, которой мне (ох, стыдобушка моя!) в супружеской жизни не хватает?»
Потом, повернувшись лицом к стене на своих полосатых подушках, какими и подобает быть знамени тигриц, она принялась рисовать в своем воображении образы Арноштековых совершенств.
Ей виделось, как он улыбается из-под своей
Иные яркие любовные сновидения обрушиваются в ночную пору, как удар, и не дают тем, кого они постигли, покоя до зари. Этим объясняется, что сон влюбленных прерывист и не приносит полного отдохновения. Любовники просыпаются с первыми петухами, и, хоть три они себе глаза до слез, хоть считай от единицы до ста или от тысячи до пятидесяти, все равно им уж никак не заснуть.
К счастью, старые поэтические школы придали рассвету в глазах любовников немало прелести, и те из влюбленных, которые знают цену хорошей литературе, время от времени стремятся на него посмотреть.
И вот пани Дурова подняла с пола свои туфли и, надев халат, подошла к окну. Был третий час утра, и рассвет только-только забрезжил. На набережной — пусто, река — темная, потому что в нее-то как раз и уходила ночь.
Пани Дурова открыла форточку, так как была в сомнении, не ошибка ли, не бессмыслица ли то, что она встала так рано.
Дом Дуры стоял в ряду домов, мало примечательных и неказистых, отличаясь только красивой водосточной трубой и входной дверью с кованым замком. Замок этот с треском запирался и отпирался ключом, размерами своими мало отличавшимся от якоря. Носить такой ключ в кармане, конечно, затруднительно, и Антонин, уходя, оставлял дверь незапертой и жену — в опасности.
Пани Дуровой привычки мужа были досконально известны, и теперь, когда ей захотелось выйти из дома, а дверь, против обыкновения, оказалась на запоре, она стала колотить в нее кулаками, говоря:
— Ах, старый дурак, ах, осел! Воображает, что меня можно запирать, чтобы безнаказанно творить свои бесчинства! Запирать, чтоб самому шататься по ночам! Да что там шататься: распутничать! Я уверена, этот мерзавец нашел потаскуху, с которой они снюхались. Ну да! Наверняка! Только этим можно объяснить его нечестивое отношение к святыне брака.
После этого пани Дурова не стала тратить время на поиски другого ключа, так как было ясно, что они не увенчаются успехом, и решила вылезти наружу. Она сняла цветочный горшок с окна, влезла на подоконник и приготовилась к прыжку.
«Будь проклято положение,— подумала она, сидя самой незначительной частью тела на окне и качая ногами, а ее печальная, поникшая юбка свисала вниз,— будь проклято положение, в котором я не имею ничего, кроме оскорблений и обид. Я могла выбирать из целой оравы молодцов — и вот что выбрала. Лохмача с усами, торчащими как аршин в пасти у собаки полотнянщика, тюфяка, который любит жарко натопленную печку, курохвата, гоняющегося за чужим пером, хотя дома полно перьев!»
Эти мысли заставили Катержину действовать. Она спрыгнула вниз и, хотя фундамент был невысокий, упала на руки. Маленькая ссадина, которую Катержина сочла катастрофой, только подлила масла в огонь.