Придворный. Гоф-медик
Шрифт:
— Мы тебя сейчас в больничку. Крепись, паря.
— Не надо, — возражаю я, — завтра экзамен. Кинул Лечение, скоро буду в порядке.
— А эти?
— Паралич, — и, предупреждая следующий вопрос, поясняю, — ещё минут пять будут неподвижны.
Меня куда-то везут, потом раздевают. Кто-то начальственный кого-то распекает. Как из-под ватного полога, голоса:
— Раненого приготовить к приезду целителя. Ясно?!
— Так точно, Ваше Превосходительство!
— Смотрите мне тут! Чтобы ни в чём отказу не было! Доклад ежечасно!
Я ещё глубже проваливаюсь в серое небытие. Потом размытое
Фрида
— Мама, ты что натворила?! Зачем на него так накричала? С чего вообще ополчилась на человека?! Стах обиделся, ушёл и больше не будет иметь с нами дел!
— Фрида, ты должна понять, что молодой человек не нашего круга. Он может тебя только скомпрометировать, и тебе он точно не пара.
— Я полностью согласен с мамой. Прости за прямоту, но как бы юноша ни признавался в своих чувствах, мне не верится в искренность его слов.
— Вы вообще про что такое говорите?! Тихий целитель! Он сегодня вылечил мне оспину! Я хотела, чтобы папа договорился о лечении! Надеялась, что Стах поправит лицо! А вы!.. А вы!..
Девушка заплакала, а родители только теперь разглядели белую кляксу гладкой кожи, расположившуюся на кисти, на месте язвы.
— Да?! Милая, кажется, я была не права…
Опрос
Ганс уже восемь лет состоял в должности швейцара при гимназии. Унтер-офицер, отслуживший двадцать лет и вышедший в бессрочный отпуск, легко нашёл себе занятие. Работа не слишком тяжёлая, жалование хорошее, ещё и родители детишек изредка чаевые подкидывают. Однако иной раз на душе так тревожно становится, когда вокруг непонятное творится. Например, сейчас перед воротами какой-то молодчик с тросточкой прогуливается. Вроде, что такого? Но не время и не место для прогулок. И ведь ничего не скажешь, за воротами власти швейцару нет. Опять же карета на другой стороне улицы стоит. Небольшая, окошки занавесками завешаны, кучер на облучке дремлет. Чего ему в родной конюшне не спится? Не так тут что-то… Совсем не так.
Вторая карета, близнец первой, завернула на улицу. Кучер первой встрепенулся и звонко щёлкнул кнутом. Молодчик от ворот скользнул на крыльцо к Гансу, серебряный кружок с короной и номером блеснул в его ладони. Охранка! Не зря в душе свербело.
— Стах Тихий. Известен? Кто таков? Какого нраву и поведения?
— Ученик выпускного класса. Сегодня у них был экзамен. Отец — лекарь при городской больнице.
— Хулиган, буян, задира? — спросил второй охранитель, видом куда как осанистей первого.
Он успел выскользнуть из второго экипажа и встать рядом с первым молодцом.
— Шутить изволите. Тишайший мальчик, мухи не обидит. Ни в чём таком ни разу замечен не был. Как гимназисты про него говорят "ботаник".
— Точно? — усомнился осанистый и со значением посмотрел на Ганса. — Не выгораживаешь?
— Дело знаем, — оскорбился швейцар. — Восемь лет при месте.
— Тогда, любезный, отведи-ка ты нас к школьному инспектору. Да про вопросы помалкивай. Понятно?
Ходатай
Мэтр Ториан привёз нехорошие вести, и Тогаст
— Мэтр, не тяните! Что узнали про Сузика?
— Не хочу говорить банальные фразы "я же предупреждал", "сколько верёвочке не виться", но дело очень плохо. — Ходатай тяжело вздохнул. — Настолько плохо, что и не знаю, как можно было бы сделать хуже. Пристав под арестом. Всплыли старые делишки Сузиковской компании. Мне не разрешили встретиться с ними, ведь сейчас они в Коронной тюрьме, а туда так просто не пройдёшь. Удалось узнать, за какие грехи их приняли. Друзья здорово накачались в весёлом заведении. Ну как обычно. Потом их, тоже как обычно, потянуло на подвиги. В переулке они напали на гимназиста, избили его, забрали деньги и какие-то вещи на сувениры. Тут это дело увидели проходящие мимо солдаты…
— И всё?! Ерунда! Я думал, что-то серьёзное случилось, — обрадовался родитель.
— И всё. Ерунда, — согласился мэтр. — Я протокол читал. Там написано: "На дворянина набросились четыре вооружённых грабителя, пробили ему кистенем голову, вытащили кошель с деньгами, сняли перстень-печатку, часы и другие предметы жёлтого металла. Убегая от преследования, отнятое успели выбросить, но на допросе сами же про то следователю рассказали." Небось, их допрашивал матёрый скорохват из уголовки, а они, не мудрствуя лукаво, ждали услужливого околоточного с проповедью о недостойном поведении и намёками на подношение. Что побитый дворянином оказался вы уже поняли? Хорошо, хоть из обычных, а не из высшей знати.
Напряжение сгустилось настолько, что его можно было нарезать ломтями.
— Что им грозит?
— Сами сказали "ерунда". Парень в больнице. Если умрёт, то сочтут убийством дворянина группой простолюдинов. Бунт при отягощающих обстоятельствах, а это четвертование. Если жертва оклемается, то их всего-навсего повесят за разбой.
— Как повесят?! За что! Они же дети! Просто озорничали…
— Как повесят? За шею. Кошель, вещи у жертвы забрали? Голову гирей пробили? Группой? Типичный разбой с отягощающими обстоятельствами, любой судейский подтвердит. У парня несколько золотых вещей отняли, не известно ещё сколько в кошельке денег было. Придёт в себя, расскажет. Тогда может добавиться хищение в крупном масштабе.
Венкранц с надеждой спросил:
— А если кто из Сузиковских приспешников за деньги на себя вину возьмёт?
— По смертной статье? Не получится. Дураков нет, на том свете золото не нужно.
— Может судейские подношение примут? Готов заплатить сколько скажут.
— Здесь вам не прежние грешки, когда сунули десяток-другой золотых потерпевшему, подмазали околоточного и дело замялось. Сейчас по закону следствие вести будут. Суд состоится сразу, как получат подписанные показания или свидетельство о смерти. Если гимназист умрёт — никаких шансов нет. Но если выживет, будем пробовать свести случай к драке. Коли парень не станет настаивать на разбое, а согласится принять компенсацию, то дело обернётся нанесением тяжких телесных повреждений вооружённой группой. Виновным, согласно Уложению о Наказаниях, дают до десяти лет каторги. Можно пробовать уговорить судью на нижний предел срока — два года каторжных работ. Меньше никак не получится.