Приемное отделение

Шляхов Андрей Левонович

Дежурный врач-терапевт приемного отделения считался ответственным дежурным врачом по больнице. В отсутствие администрации, то есть по будням вечером и ночью, а по выходным — целые сутки, его распоряжения обязательны для всех. Временно исполняющий обязанности главного врача, так сказать.

Ответственный дежурный врач по больнице много чего должен делать. Перечень его обязанностей длинен (две страницы двенадцатым кеглем шрифтом Times New Roman через одинарный интервал). Одна из самых важных — снятие пробы приготовленной пищи и разрешение на ее раздачу больным. Больным, и только больным, потому что персоналу положено кормиться за свой счет в столовых и буфетах или есть принесенное из дома, а не тянуть ложку (или вилку) к больничному котлу.

Мария Егоровна прекрасно понимала, что хорошо и спокойно живет только тот, кто умеет ладить с людьми. Поэтому дежурных врачей,

явившихся для снятия пробы, в пищеблоке усаживали за отдельный столик, накрытый чистой клеенкой, и подавали им пробу в тарелках. В добавке, если таковое желание возникало, отказа никогда не было — ешьте на здоровье, ответственные вы наши! Откушав и выпив компота, какао или чая, в зависимости от того, что стояло в меню, дежурный врач расписывался в журнале проб готовой пищи. Удостоверял соблюдение меню, доброкачественность блюд и правильность их приготовления, соответствие массы порции раскладке, попутно оценивал санитарное состояние кухни и давал разрешение на отпуск пищи. Качество приготовления блюд оценивается, как в институтах. «Отлично» получают блюда, полностью соответствующие диете, вкусно приготовленные и красиво оформленные. При наличии некоторых легко устранимых дефектов типа недосола выставляется оценка «хорошо». Если выявлены существенные нарушения требований, но есть пищу все-таки можно, то оценка снижается до удовлетворительной. Пища, которую есть нельзя, даже зажмурившись, получает «неуд». Чаще всего в журналах можно увидеть оценку «хорошо» — скромно и достойно.

По желанию ответственный дежурный врач мог получить на кухне «сухой паек» — печенье, бутерброды с сыром или колбасой, пяток сосисок, яблоки и т. п., наличие под рукой чего-нибудь вкусненького приятно скрашивает унылые в своем изматывающем единообразии дежурства. Если же кому-то из врачей выпадала черная планида дежурить в свой день рождения (случается и такое!), то Мария Егоровна собственноручно пекла для именинника торт, который скромно называла пирогом. Дни рождения врачей были у нее записаны.

«Проба» для ответственного дежурного готовилась в так называемом «малом» котле, из которого также питались сами работники пищеблока, главный врач с заместителями и секретарь главного врача (им обед доставлялся в кабинеты, а секретарю — в приемную), врач-диетолог Полина Марковна и заведующая операционным блоком Затворожная, ближайшая и давнишняя подруга Марии Егоровны. «Малый» котел, несмотря на свою малость, иных продуктов, таких, как масло и мясо, получал наравне со своим большими собратьями, отчего готовил вкусно и сытно.

— Мы ж здоровые люди! — говорила Мария Егоровна, легонько ударяя пухлым кулаком по своей необъятной груди. — Нам диеты не нужны! А вот им (имелись в виду больные) холестерин и жиры — просто яд!

Один больной из эндокринологии, человек въедливый и кляузный, утверждал, что в следственных изоляторах кормят гораздо сытнее, нежели в шестьдесят пятой клинической больнице.

После вкусного и сытного обеда лень заниматься определением фактического выхода порций. Взвешивать кастрюли с котлами, вычитать вес тары, делить на количество заказанных порций, взвешивать битки с котлетами… Мария Егоровна лучше знает, что да как, ведь кухня, в конце концов, ее вотчина. Больничный врач-диетолог Полина Марковна в практические дела пищеблока не вникала, Полина Марковна вообще жила по принципу: «Ах, отстаньте и не трогайте меня, пожалуйста!» Подготовка документации по организации лечебного питания, санитарно-просветительная деятельность и консультации изнуряли Полину Марковну настолько, что проверять качество продуктов при их поступлении, контролировать правильность хранения запасов и осуществлять контроль за правильностью закладки продуктов питания при приготовлении блюд ей было уже невмоготу. Да и незачем, потому что есть Мария Егоровна, которая делает все как надо. Вне всякого сомнения, играл свою роль и увесистый пакет с провизией, который врач-диетолог ежедневно, незадолго до ухода домой, получала от диетсестры. Доброе отношение и кошке приятно, а человеку и подавно. В больнице Марию Егоровну большей частью уважали, а кто не уважал — тот побаивался. В гневе она представала истинной валькирией, разила своим копьем, то есть языком, налево и направо и никогда не забывала обид.

Нового врача приемного отделения, как и полагалось, представили коллективу на пятиминутке. День оказался урожайным на пополнение — сразу четыре врача: по одному в приемном отделении, в терапии, в гнойной хирургии и в неврологии.

Алексей Иванович в многолюдном больничном конференц-зале с непривычки растерялся. Да тут еще при упоминании Викторией Васильевной

города Мышкина некоторые сотрудники откровенно заулыбались — не иначе как успели там побывать. Алексей Иванович поулыбался в ответ, это у него хорошо получалось — улыбаться, ответил на вопрос старшей сестры кризисного отделения Фалалеевой: «А вы, доктор, не из тех самых Боткиных будете?» и сел. Во время церемонии представления Алексей Иванович держал руки в карманах халата, поэтому по залу прокатился шепоток: «Женат? Не женат?» Шепоток, докатился до старшей сестры приемного отделения, сидевшей во втором ряду, и отхлынул радостной волной: «Не женат!» С разных концов зала доктор Боткин был немедленно обстрелян игривыми взглядами. Взгляды сопровождались не менее игривыми улыбками. Неискушенный в правилах столичного флирта доктор из Мышкина покраснел и как-то весь сжался. Улыбки показались ему не игривыми, а ехидными. В Мышкине флиртовали и выказывали расположение иначе, не пялясь глазами на объект, что вообще считалось крайне невежливым. Следовало улучить минутку, когда вокруг никого не было (публичное выражение не только чувств, но и интереса к кому-то еще не укоренилось повсеместно в российской провинции), и предложить прогуляться по набережной. Если это предложение принималось, то во время прогулки высказывалось следующее — посидеть на лавочке и полюбоваться видом на Волгу, пусть даже и замерзшую, если дело было зимой. Если принималось и это предложение, то можно было приступать к объяснениям и признаниям. А так, чтобы утром, на пятиминутке, глазами стрелять…

— Какой он мимимишная няшечка! — восхитилась невропатолог Инютина, знойная одинокая женщина в самом расцвете лет. — Сразу видно — скромный мужчина, не нахал какой-нибудь!

— Скромному в приемном отделении делать нечего, — ответил уролог Сальников, которого язва двенадцатиперстной кишки и редкое по нашим временам отчество Харитонович, всячески переиначиваемое тугими на ухо пациентами, сделали ворчливым мизантропом. — В приемном выживают только церберы вроде Сычихи.

Заведующая терапевтическим приемным отделением Ольга Борисовна Сыч, она же «Сычиха», сидела в первом ряду, прямо напротив Виктории Васильевны. Когда представляли Боткина, она не обернулась, словно и не из ее отделения был он. Ничего личного — просто незачем оборачиваться. Ольга Борисовна была прагматичной рационалисткой, то есть делала только то, что ей нужно и выгодно. В качестве исключения из этого правила иногда ей приходилось делать то, к чему ее вынуждало начальство.

Начальство ценило Ольгу Борисовну, как ответственного, компетентного и крайне вменяемого сотрудника. Коллеги-заведующие тоже ценили Ольгу Борисовну, как человека, придерживающегося принципа «живу сам и даю жить другим». Подчиненные ценили ее за то же самое — неукоснительно соблюдая свой интерес, Ольга Борисовна давала возможность им соблюдать и свой. Не столько руководствуясь соображениями справедливости и гуманизма, сколько народной мудростью, гласящей, что прикормленная собака попусту не гавкнет. Если человек имеет, то он дорожит, разве не так? В целом Ольга Борисовна была не самой плохой начальницей, а избыток стервистости можно было отнести за счет одиночества и неудачной личной жизни вообще. С одной стороны, казалось странным, что молодая, симпатичная, умная и, как принято говорить, обеспеченная отдельной жилплощадью женщина не могла найти себе спутника жизни. Но как-то так вот получалось, возможно, что виной всему была планка, задранная слишком высоко, а может, и банальное невезение.

Одинокому человеку, кроме себя, надеяться не на кого, поэтому Ольга Борисовна умела огрызаться, а если требовалось, то могла и больно укусить. Уролог Сальников во время предыдущего дежурства не счел нужным поторопиться, когда его вызвали на срочную консультацию в приемном отделении, за что утром, прямо на пятиминутке, был показательно выпорот Ольгой Борисовной. Не в прямом, конечно же, смысле слова, хотя некоторые из сотрудников явно были бы не прочь поиграть с ней в такие игры, а в переносном — отчитан в резкой форме, как нашкодивший мальчишка.

— Обожаю таких скромников! — Инютина закатила глаза. — Это они только на вид такие, а в постели…

— А может, он гей? — предположил Сальников чисто из вредности, просто для того, чтобы сказать неприятное.

— Сам ты гей! — обиделась Инютина. — Гей-офигей!

Мария Егоровна, присутствовавшая на утренней конференции, просканировала доктора Боткина своими хитрыми глазками и записала его в невредные простаки. Когда конференция закончилась, она, пыхтя и отдуваясь, нагнала легкого на ногу Боткина в переходе между корпусами, взяла под ручку, познакомилась и строго-настрого наказала не опаздывать к обеду.