Приезжий
Шрифт:
— Так что там — про молодежь?
— Молодежь? Да… Вот ругают их-такие-сякие, — нехорошие, — а мне они нравятся, — честное слово. Знают много. Ведь мы как учились?.. У вас высшее?
— Высшее.
— Ну, — примерно в те же годы учились, — знаете, — как это было: тоже — давай! давай! Двигатель внутреннего сгорания? — изучай быстрей и не прыгай больше. Пока хватит — некогда. Теперешние — это совсем другое дело. Я чувствую: старшей со мной скучно. Я, — например, — не знаю, — что такое импрессионизм, — и она, — чувствую, —
— Выдумываешь, — Николай, — встряла женщина. — У тебя — одно, — у ней — другое. Заговори с ней о своих комбайнах, — ей тоже скучно станет.
— Да нет, — она-то как раз… Она вот тут на днях мне хоро-о-шую лекцию закатила. Просто хорошую! Про нашего брата, — инженерию… Вы знаете такого — Гарина-Михайловского? Слышали?
— Слышал.
— Вот, — а я, — на беду свою, — не слышал. Ну, — и влетело. Он что, — действительно, — и мосты строил, — и книги писал?
— Да вы небось читали, — забыли только…
— Нет, — она называла его книги — не читал. Вы художник?
— Что-то вроде этого. Сюда, — правда, — приехал пописать. Тире — отдохнуть. Мне у вас очень понравилось.
— У нас хорошо!
— У нас тоже хорошо, — но у вас еще лучше.
— Вы откуда?
— Из Н-ска.
— Я там, — кстати, — учился.
— Нет, — у вас просто здорово!
Женщина с тревогой посмотрела на гостя. Но тот как будто даже протрезвел. И на лице у него опять появилось ироническое выражение, — и улыбка все чаще вспыхивала на лице — добрая, — ясная.
— У нас, — главное, — воздух. Мы же — пятьсот двадцать над уровнем моря, — рассказывал хозяин.
— Нет, — мы значительно ниже. Хотя у нас тоже неплохо. Но у вас!.. У вас очень хорошо!
— Причем учтите: здесь преобладают юго-восточные ветры, — а там — никаких промышленных предприятий.
— Да нет, — что там говорить! Я, — правда, — предпочитаю северо-восточные ветры, — но юго-восточные — это великолепно, — И там никаких промышленных предприятий?
— А откуда? Там же… эти…
— Нет, — это великолепно! А как у вас с текущим ремонтом?
Хозяин засмеялся:
— Во-он вы куда!.. Нет, — тут сложней. Могу только сказать: юго-восточные ветры на текущий ремонт влияния не оказывают. К сожалению.
— А вал? Собственно говоря, — как с валом?
— Вал помаленьку проворачиваем… Скрипим тоже.
— Вот это плохо.
— Я вам так скажу, — дорогой товарищ, — если вы этим интересуетесь.
— Коля, — за тобой заедут? А то будут ждать…
— Козлов заедет. Если вы уж этим заинтересовались…
— Коля, — ну кому это интересно — текущий ремонт, — вал?
— Но товарищ же спрашивает.
— Товарищ… просто поддерживает беседу, — а ты на полном серьезе взялся… Не будет же он с тобой об импрессионистах говорить, — раз ты ничего в этом не понимаешь.
— Не на одних импрессионистах мир держится.
— Не перевариваю импрессионистов, —
— Так вот, — если вам это…
— Ольга идет.
Гость, — если бы за ним в это время наблюдать, — заволновался. Привстал было, — чтобы посмотреть в окно, — сел, — взял вилку, — повертел в руках… положил. Закурил, — Взял было рюмку, — посмотрел на нее, — поставил на место. Уставился на дверь.
Вошла рослая, — крепкая, — юная женщина. Она, — как видно, — искупалась, — и к ее влажному еще телу местами прилипло легкое ситцевое платье, — и это подчеркивало, — сколь сильно, — крепко, — здорово это тело.
— Здравствуйте! — громко сказала женщина.
— Оля, — у нас гость — художник, — поспешила представить мать, — Приехал поработать, — отдохнуть… Игорь Александрович.
Игорь Александрович поднялся, — серьезно, — пристально глядя на молодую женщину, — пошел знакомиться.
— Игорь Александрович.
— Ольга Николаевна.
— Игоревна, — поправил гость.
— Игорь!.. Игорь Александрович! — воскликнула хозяйка.
— Я не поняла, — сказала Ольга.
— Твое отчество — Игоревна. Я твой отец. В сорок третьем году я был репрессирован. Тебе было… полтора года.
Ольга широко открытыми глазами смотрела на гостя… отца?
С этой минуты в большом, — уютном доме Синкиных на какое-то время хозяином сделался… гость. У него появилась откуда-то твердость, — трезвость, — И он совсем не походил на того беспечного, — ироничного, — веселого, — каким только что был. Долго все молчали.
— Игорь… — прерывающимся голосом, — отчаянно заговорила хозяйка, — ты нашел! Ты сказал — это случайность… Нет, — ты нашел! Это жестоко.
— Нашел, — да. Я искал много лет. Случайность с домом… Синкина.
— Но это жестоко, — Игорь, — жестоко!..
— Неужели не жестоко — при живом отце… даже не позволить знать о нем. Вы считаете, — это было правильно? — повернулся Игорь Александрович к Синкину.
Тот почему-то почувствовал себя оскорбленным.
— Сорок третий год — это не тридцать седьмой! — резко сказал он. — Еще не известно…
— Нет, — в плену я не был. При мне — все мои документы, — партийный билет и все ордена. Предателям этого не возвращают. Но речь о другом… Ольга: прав я или не прав, — что нашел тебя?
Ольга все еще не пришла в себя… Она села на стул. И во все глаза смотрела на родного отца.
— Я ничего не понимаю…
— Ты клялся, — Игорь!.. — стонала хозяйка. — Как это жестоко!
— Ольга… — Игорь Александрович смотрел на дочь требовательно. И вместе — умоляюще, — Я ничего не прошу, — не требую… Я хочу знать: прав я или нет? Я не мог жить иначе. Я помню тебя маленькой, — и этот образ преследовал меня… Мучил. Я слаб здоровьем. Я не мог умереть, — не увидев тебя… такой.