Шрифт:
Август, 2008 г
П Р И Г Л А Ш Е Н И Е Н А К А З Н Ь
(п а р а ф р а з)
Псевдоперсонажи в псевдоправдоподобной жизни.
«…иные же (песни древних славян) совсем не имеют смысла…
подобно некоторым Русским; нравятся одним согласием звуков и мягких слов, действуя только на слух и не представляя ничего разуму».
(Н.М.Карамзин,
Необходимое преуведомление или предуведомление, как хотите.
Одним из условий комфортного чтения является прочтение романа В.В. Набокова «Приглашение на казнь». Вторым условием является умение «отдаться задорной и причудливой игре», как ловко заметил автор задорной и причудливой игры в «Принцессе Брамбилле»… да, таков наш стиль! Наши стилистические (язык проглотишь!) особенности… тоже станут препятствовать вовлечению… но, без труда, как утверждает профессор Делаланд, не вытащишь рыбку из пруда (сомнительное утверждение; можно и без труда такое! отхапать; но нам, в нашем случае, это подходит, поэтому сомнения остаются за кадром; вообще-то «утверждение» – это, как стул в водевиле; русские не могут вовремя подставить стул, поэтому водевили у них всегда съезжают на мелодраму). Словом, с таким напутствием пускайся в путь. Комфортного чтения!
Первое отделение
«Итак – подбираемся к концу и вдруг, ни с того, ни с сего… Ещё несколько минут скорого чтения… и о… ужасно… Тряпки, крашеные щепки, мелкие обломки позлащённого гипса, картонные кирпичи, афиши, летела сухая мгла… Цинциннат пошёл… направляясь в ту сторону, где, судя по голосам, стояли существа, подобные ему».
– И стало с вас, голубчик… чего только во сне не приснится. Будто вам голову там рубают!
Тюремщик Родион сел на край кровати, собрал в кулак бороду (рыжую), оглядываясь на дверь (тихонько), косясь на Цинцинната, на паука (э-э-э, тебе б только), снова на дверь, хриплым шёпотом: «Помилование… в газете, говорят, было… мол, то, да сё…»
Паук скользнул по солнечному лучу, спустился вниз и, держась ещё лапой, ногой, клешнёй, за липкий, туманом, свет, повис прямо перед Родионом, который, опустив и подперев прямо в рыжую бороду рукой голову, погрузился в молчание (задумался).
Помолчали. Подумали.
«Сообщаю… – тем же шёпотом сообщил Родион, – директор сказали… «пока не положено».
Снова молчат.
Паук – юродивый, нищий и попрошайка исподлобья сучит педипальпиками (да ты, небось, и не знаешь что такое педипальпики? Это вторая пара околоротовых придатков паукообразных, состоящая обыкновенно из основной части (pars basalis) и щупальцевидного придатка (pars palpalis). Функция этой конечности различна: у самцов-пауков она играет даже роль совокупительного аппарата; у скорпионов и телифонов она с клешнями; у сольпуг, она, подобно ножкам, служит для хождения; а у других играет ту же роль, что и щупальца насекомых).
Попрошайка сучит педипальпиками и частит лапками. Требует положенное. Пока Родион не поднимает на него глаза:
– Тебе-то… да…
На свете существует тридцать тысяч видов пауков, и стань я сейчас нашего сравнивать с теми оставшимися двадцатью девятью тысячами девятьсот девяносто девятью видами и плюс ещё девяносто девять процентов его собственного вида (если считать,
Вот-вот! Иллюзия!
«Смерть – это дверь, это всего лишь дыра, «да то, что сделали столяр и плотник», – сказал автор.
На самом деле это сказал второй Цинциннат, а первый сказал: «смерть никак не связана с внежизненной областью…».
А Арахна?.. – это уже выдумка – это люди – и нам это ближе. Арахна ближе потому, что мы и сами богоборцы… Кто не знает, что люди разделяются на богоищущих, боголюбцев и богоборцев? Так вот – стань я всё это проделывать сейчас (а я бы, пожалуй – пожалуйста!), перед, как говорят, изумлённым взглядом читателя, перед вопрошающими: «Причём здесь?.. К чему?..» Но это дальше! Сказать только надо, что у нашего паука тело было не плюшевое и ножки не пружинковые – всё было настоящее, и в силу своего особого положения: «официальный друг заключённых» – знал он все тайны, правильнее сказать, тайны всех тюремных стен, потолков и решёток; хотя, кто его знает? – сейчас настоящее, а вечером одни пружинки да опилки в бархатном животе или сейчас опилки, а вечером… Смешно!.. Такой вот – валет! – сказал бы тюремщик Родион. Но это дальше. Не всё сразу. Понемножку. Дальше.
И даль свободного романа Я сквозь магический кристалл Ещё неясно, – как сказано, – различал…
– Тебе-то… да… – сказал Родион пауку, – мне же за это достанется… уф-ф… – Цинциннату, указывая глазом на паука: – Такой вот – валет! – сказал-таки. Снова пауку: – В последний момент… – и снова шёпотом и большим пальцем с нажимом (жирно так, размазав, как бабушка муху на стекле): – В пос-лед-ний мо-мент…
Помолчали ещё.
Ещё помолчав, теперь скороговоркой Цинциннату: «Нет! Вы, мой друг сердешный, сердешный, сердешный, – никак не мог затравить шипящую, – сверчок запешный… запешный… запешный… – снова не мог, – уф-ф-ф… Я понимаю… я ведь всё понимаю, даром, что я такой (оттянул бороду на резинке вниз, так что показался и снова исчез выбритый синий подбородок), я ведь тоже много чего… то, да сё… а они говорят: «помилование»… а я сам готов, говорю… уф-ф-ф… Вот на шест… шест… шест-тёрку – как гляди, не наглядишься, а девяткой, наоборот, возьмёт, да и обернётся…
И поползла крашеная («крашеная», подумал тот, второй Цинциннат, который ещё не открыл глаза, хоть уже тоже не спал), крашеная такая жаль-скорбь, боль и хворь закрасила щёки Родиона. По самом себе убивался, жалел и хворел Родион:
– Не получилось в жизни…
– Надвинулись серые, пресерые тучи…
– четыре, пять, шесть…
– покатились желваки по забрызганным жалью и скорбью щекам…
– в шесть лет он задушил кошку.
– Тоже ещё – Николай Васильевич! Смешно!