Приговор подпишем сами
Шрифт:
Остряков с терпеливостью канцелярской крысы дождался, когда красную лампочку индикатора операции сменит желтая, только после этого встал. Вышел из-за стола, подошел к шкафу, открыв его, снял пиджак, галстук, повесил на плечики. Оставшись в одной рубашке, невольно задержал взгляд на своем отражении в закрепленном на внутренней части дверцы зеркале. На него смотрел невысокого роста мужчина с усталым взглядом. Коротко стриженные черные волосы были обильно посеребрены сединой. Несмотря на все старания, которые включали в себя регулярные походы в спортзал, плавание летом в одном из подмосковных прудов, а зимой в бассейне и строгую диету, все же начал выпирать хоть и небольшой, но вызывающий у жены улыбку животик. Ничего не поделаешь, возраст… Иннокентий Васильевич посмотрел на часы. Скоро встреча с шефом. Максима Леонидовича Губина, по кличке Леон, он лишь в присутствии подчиненных
Месяц в поисках работы привел в уныние. То, что предлагал рынок труда, ни в коей мере не устраивало друзей. И не потому, что оба были привередливыми, – пошли бы и в дворники. Просто размер зарплат покрывал лишь коммунальные расходы да давал возможность жить на бутербродах. У Леона – сын, у Иннокентия Васильевича – старшая дочь окончили школу. К тому времени Россию захлестнул беспредел. В Москве без взятки невозможно было поступить в престижный вуз даже на платный факультет. Как следствие, влезли в долги. А между тем травля спецслужб в газетах и по телевидению продолжалась. Озверевшая на этом фоне общественность – в большинстве своем так же, как и они, лишившись в результате развала страны и без того мизерных зарплат, накоплений, уверенности в завтрашнем дне, – требовала реформ осколков силовых структур и армии, виня их в причинах всех своих бед. Кто-то вдруг быстро подсчитал, что, оказывается, у нас неразумно большие армия и флот, а соответственно и расходы на них. Ликвидировались полки, дивизии, армии. Сокращалось и пускалось под нож все, что, по мнению называющего себя демократами сброда, было ненужным и съедало львиную долю подоходного налога. От такого вредительства оторопь брала даже врагов. Как им теперь убеждать конгрессы и бундестаги в необходимости увеличения военных расходов на оборону, если единственный своего рода враг попросту разоружается? На улицу без жилья, выходных пособий и пенсий выбрасывалось все больше офицеров и прапорщиков. Отчаявшись, одни кончали жизнь самоубийством, другие спивались. Кто-то карабкался, трудился на трех работах и постепенно сгорал. Кладбища пополнялись обелисками с изображением людей в форме, возраст которых едва перевалил за сорок.
В этой ситуации быстро сориентировались те, кто успел приспособиться к новым условиям и устроить свою жизнь. Как правило, в девяностых это доставалось дорогой ценой. Вошли в обиход и стали привычными слова «киллер» и «заказуха». Соответственно стали востребованными люди, умеющие собирать компромат, шпионить, убивать и защищать. Именно тогда на Леона обратил свой взор тогда еще депутат Государственной думы Блиновский.
А произошло все по воле случая. Максим по ночам «бомбил» на своем стареньком «Москвиче». Как-то возвращаясь под утро домой, на пустой трассе он задел отъезжающую от бордюра машину, подвыпивший пассажир которой оказался помощником депутата. Завязалась перепалка, которая переросла в драку. В результате Леон без труда справился с зачинщиком конфликта, его водителем и двумя дружками. На следующий день история получила продолжение. Леон еще не успел проснуться, как к нему наведалась милиция. Дело принимало серьезный оборот. Неделя прошла в напряжении. Походы в прокуратуру, сбор справок, юридические консультации… Когда Максим уже считал себя самым несчастным человеком на земле, все тот же помощник депутата лично заявился к нему домой и без обиняков сказал, что с ним желает встретиться шеф. Как выяснилось позже, Блиновскому понравилось, как Леон в одиночку справился с его мордоворотами, и он по своим каналам собрал информацию об этом человеке.
Последствием разговора за закрытыми дверями кабинета в загородном доме Блиновского стало появление на одной из улиц Мытищ небольшого офиса с вывеской частного охранного предприятия и выкупленного у государства за копейки бывшего пионерского лагеря на границе Московской и Тверской областей. На его территории оборудовали небольшой учебный центр. С этого все и началось. Блиновский не жалел денег на свое детище, постоянно заостряя внимание на очевидном: тот, кто владеет информацией, владеет миром. Постепенно Леон собрал вокруг себя костяк, состоящий
Иннокентий Васильевич окинул взглядом кабинет, выключил свет и вышел. Запер дверь на оба замка, опечатал, после чего направился на центральный пост, чтобы сдать ключи. Сегодня пятница, совещания не будет. Они решили просто поиграть на бильярде.
Спускаясь в подвал, Остряков услышал стук шаров. Леон уже разминался. Здесь у них кроме бильярдной был борцовский зал, небольшой тир для стрельбы из пистолета и сауна с бассейном.
– Чего опаздываешь? – Леон наклонился, направил кий на шар и посмотрел поверх очков на Иннокентия Васильевича. – Заработался?
– Это ты рано пришел, – следя за полетом шара в лузу, возразил Остряков.
Леон уткнул кий в пол, взял кусочек мела и стал натирать им наконечник:
– На что играть будем?
– Знаешь, что-то нет настроения, – признался Иннокентий Васильевич. – Может, отложим?
– Хорошо, – неожиданно согласился Леон, осторожно положил кий на стол и внимательно посмотрел на своего зама: – Я вообще-то тебя сюда пригласил не для того, чтобы шары катать, – признался он. – Поговорить хочу в неформальной обстановке.
– Даже так? – насторожился Иннокентий Васильевич.
– Садись, – Леон указал рукой на два кресла, между которыми был устроен небольшой бар.
Теряясь в догадках, Остряков опустился в кресло.
– От Мельника приехал человек, – Леон с задумчивым видом тоже сел, открыл крышку бара, достал бутылку коньяка, две рюмки.
Остряков ждал, наблюдая за приготовлениями. Мельником они между собой называли своего хозяина – Блиновского, который вот уже второй десяток лет ставил задачи из-за бугра. Иногда Иннокентию Васильевичу начинало казаться, что такого человека не существует, а иногда, наоборот, он начинал ощущаться как что-то сверхъестественное, сродни божеству. Вроде есть, но его никто не видел; в то же время созданная им империя существует и процветает.
– Ну, так вот, – Леон поставил бутылку обратно в бар, взял бокал, – наш Мельник желает, чтобы мы заключили договор об оказании услуг с одной западной компанией.
– И что? – нахмурился Остряков.
– Я ее пробил, – продолжил Леон. – На российском рынке семь лет. Занимается программным обеспечением. Но ребята из конторы говорят, что не все так гладко у этой компашки.
– В смысле? – насторожился Остряков.
– Год назад из-под ее крыши выдавили агента, – Леон пригубил коньяку и поставил бокал на стол. – Сейчас, как ты понимаешь, она под контролем. Не пойму, зачем он нас там хочет светить?
– Какая тебе разница? – удивился Остряков.
– Большая, – покачал головой Леон. – Компания британская. Чует мое сердце, что англичанам удалось уговорить нашего нехристя использовать нас в своих целях.
– А мне уже давно все равно, – признался Иннокентий Васильевич. – Какая разница, за что сидеть? Пожизненное, в случае чего, нам обеспечено.
– Не каркай, – погрозил пальцем Леон, схватил бокал и залпом опустошил его. – Мы еще повоюем! А что, я даже рад, если все оно так и есть! – он вскочил со своего места, прошел вдоль стола, развернулся: – Мне все больше доставляет удовольствие гадить этой стране. За что она так с нами обошлась?
– Страна здесь ни при чем, – нахмурился Остряков. – Да и не та она уже.
– Не скажи, – покачал головой Леон. – Вся она осталась прежней, только вывеску сменила. Те, кто в обкомах да райкомах штаны протирал, сейчас в бизнесе да все в той же Государственной думе. Подумать только, туда фракции бандитам места€ продают! Совет Федерации – половина бывших комсомольских работников, другая половина партийные. Может, и затесался там с десяток нормальных, но это так, случайные либо уж очень заслуженные люди. А в глубинке и подавно, – он махнул рукой. – Неужели будешь спорить?