Приговоренные
Шрифт:
– Садись, – сказал официант. – Вот прямо во главе стола и приземляйся. Если дернешься, на меня не обижайся. На этот случай есть только одна инструкция: пуля в башку – и привет родителям.
– А ты что, в кабаке подрабатываешь? И еще здесь крутишься? Как бы на двух работах?
– Не умничай, – огрызнулся официант. – Менты вроде тебя плохо кончают. Даже не представляешь, насколько плохо.
Охранник расстегнул подплечную кобуру и устроился в кресле возле двери. Девяткин коротал время, разглядывая, как в камине догорают, покрываясь слоем пепла, сосновые поленья. Наручники натерли красно-синие полосы на запястьях. Хотелось курить, хотелось пить, хотелось набить морду охраннику.
Он встрепенулся, когда в коридоре послышался цокот женских каблуков. В комнату вошла особа лет сорока, одетая в серый дорожный костюм. Юбку до колен и приталенный пиджак дополняла ярко-голубая блузка. На лацкане пиджака маленькая золотая брошь, похожая на паучка. Женщина махнула охраннику рукой, чтобы не вскакивал со стула. Подошла к огромному деревянному глобусу, стоявшему на передвижной подставке у окна, откинула крышку и стала разглядывать бутылки, хранившиеся внутри. Выбрала немецкое красное вино, наполнила стакан почти до краев, сделала большой глоток.
– А зачем его притащили сюда? И почему этот… – пощелкала она пальцами, подбирая нужные слова. Но на языке, видимо, вертелась только нецензурная брань. – Почему этот субъект сидит в присутствии женщины?
Она посмотрела на Девяткина без малейшего интереса, брезгливо выпятила нижнюю губу, словно увидела перед собой грязного оборванца из тех, кто питается отбросами и ночует на помойке. Охранник пожал плечами. Дама не в настроении, на язык острая и жалуется супругу на любой пустяк. Не хотелось нарываться на неприятности. Поэтому он привстал с кресла и отчеканил:
– Не могу знать. Николай Макарович приказал доставить. И сказал, чтобы он здесь посидел, в столовой.
– Странно. Кажется, это наш дом, а не скотобойня, – сказала женщина и снова приложилась к стакану. – Впрочем, дом уже не наш, он продан. И вишневый сад вырублен. Хотя все это не важно. Мы уезжаем – вот главное. Николай Макарович когда вернется?
– Обещал с минуты на минуту, – отрапортовал охранник Вася.
– Странная у него манера появилась. Припрет какого-то хрена собачьего, посадит за обеденный стол, будто другого места нет, в подвале или еще где, а я должна нервничать. Господи, когда все это кончится? Нет, Лихно уже не переделать. Таким и останется до конца жизни. Почему я должна смотреть на этот жуткий бардак? Господи, дай мне силы…
Женщина торопливо допила вино, не заметив, как большая капля ярко-красной жидкости упала на воротник блузки, закрыла бар и стремительно вышла из комнаты. Охранник перевел дух: кажется, эту особу он побаивался.
Лихно вернулся, когда напольные часы показывали половину двенадцатого ночи. Он сбросил плащ на двухместный диван с гобеленовой обивкой. Уселся рядом с Девяткиным и, достав из кармана пачку сигарет и зажигалку, положил перед пленником.
– Курите. Сам я сроду к сигаретам не притрагивался, но всегда носил с собой пачку дешевого курева. Подследственные во время допросов просили только об одном: дайте покурить. Я никогда не отказывал. Так быстрее найдешь общий язык с человеком. Да и мои помощники все курили. Иногда допросы растягивались на сутки и дольше. Это была тяжелая работа. Физически тяжелая. Я работал и плавал в табачном дыму. С годами привык.
Девяткин закурил, в голове приятно зашумело.
– У меня утром самолет, – продолжал Лихно. – Улетаю за границу вместе с супругой. Вещи собраны, да у меня этих вещей – всего-то половина дорожной сумки. А заснуть не смогу без снотворного. Принимать его не хочу и не буду. Потом встаешь с дурной головой. Поэтому мы поступим так: скоротаем время за разговором. Не возражаете?
– Разумеется, возражаю, – улыбнулся Девяткин. Он все еще надеялся выбраться живым из этой переделки. – Я спать хочу.
– Придется потерпеть, потому что глупо проспать самое интересное, – Лихно повернулся к охраннику. – Скажи там, на кухне, чтобы мне, как обычно, омлет «четыре сыра». Но сегодня без ветчины. А вам, господин Девяткин, придется потерпеть без угощения. Моя охрана не позволит вам снять наручники и взять в руки нож с вилкой. Я подчиняюсь охране. Эта привычка не раз спасала мне жизнь.
Вася вышел из комнаты, его место занял другой дюжий парень, стоявший по другую сторону двери.
– Я знаю вашу биографию, все ваши заслуги. И провалы. Однажды жестоко избили подследственного, так избили, что он остался инвалидом. Наверняка подобных эпизодов в вашей биографии десятки, если не сотни. Вы давно потеряли им счет. Но тот бедолага имел высокие связи. И вы не попали под суд только потому, что тоже имели кое-какие знакомства. Водили дружбу с одним высокопоставленным ментом. В тот раз вы едва удержались на плаву. Перед вами была альтернатива: положить на стол рапорт об отставке или уехать в ссылку, в захолустный городишко, название которого можно найти только в большом издании энциклопедии. И больше нигде.
– Если бы сегодня возникла та же ситуация, что и тогда… Короче, я поступил бы точно так же. Тот подонок, которого я отделал, был жестоким убийцей.
– Его вина не была доказана. – На лице Лихно появилось некое подобие улыбки. – Вы посадили коммерсанта в инвалидное кресло только за то, что он не стал давать показания, которые вы от него требовали. Впрочем, черт с ним… Вы поймали много бандитов и убийц. Ваши методы работы довольно просты. Сначала два-три удара по морде, а потом личное знакомство. В целом вы мне импонируете. Мне по душе мужественные парни, люди, которые не отступают, глядя в лицо опасности. Иначе не стал бы тратить время на эту болтовню.
– Спасибо, – кивнул Девяткин. – Хотя вы меня перехвалили. Я немного смущен.
– Вы встречались с неким Сониным. В свое время он был начальником службы безопасности, преданной собакой известного бизнесмена Аносова. Так вот. Все, что он вам наговорил, – жалкий треп. Вранье, слегка сдобренное правдой. Но перейдем к делу. – Лихно потер ладони. – Сразу скажу правду: скоро вы умрете. Но перед смертью наверняка захотите узнать некоторые подробности дела, которым долго занимались. Всю жизнь мы что-то ищем. Такова наша профессия, такова наша судьба. И часто бываем до глубины души разочарованы результатами поисков. Боюсь, в тот момент, когда я закончу рассказ, вы испытаете как раз такое разочарование. По окончании следствия вы часто испытываете разочарование?
– Бывает, – кивнул Девяткин. – Хотя в моем положении следует говорить обо всем в прошедшем времени. Бывало, испытывал.
Лихно печально улыбнулся. Девяткин прикидывал, долго ли дожидаться смерти. И какой она будет? Возможно, тот верзила, что сидит у двери, подойдет сзади и выстрелит ему в затылок. Или жертву выведут на задний двор и пустят пулю на свежем воздухе. Или его отвезут подальше отсюда, куда-нибудь в поле или в лес, возможно, там уже выкопана могила. Лихно привык к любому делу, даже самому незначительному, вроде убийства человека, подходить серьезно и ответственно. Да, могила наверняка готова. Хорошая глубокая могила. Нет только покойника. Но ждать осталось недолго.