Приговоренный к призме
Шрифт:
Забирая силу у солнца Призмы, эти создания в полном молчании сновали туда-сюда вокруг воды. Своими маленькими ртами они всасывали богатую силикофлагелатом воду. Мысли о хищниках не давали покоя Эвану. От каскалариана или от ярко окрашенных снежинок не исходило никакой опасности. Но он знал, что Призма была домом для многих существ, которые с радостью разодрали бы его на куски и сделали бы это не ради мяса, а ради того изобилия ценных минералов, которые содержались в его теле.
Человеческое тело было просто кладовой, хранилищем множества полезных элементов. И не только тело, но и пресловутый скафандр. Для здоровенных зверюг, которые питаются
Роскошное тело, богатое металлом, калием и кальцием… Не тело, а просто рудник. «Это моя шахта», — подумал Эван, слишком измученный, чтобы смеяться. Солнце поднималось все выше и выше, и вместе с ним росла температура внутри скафандра, несмотря на то, что он находился в тени каскалариана. Эван начал обильно потеть. Надо было что-то предпринимать.
Пришла пора что-то придумать. И сделать это следовало побыстрее, потому что навстречу Эвану кто-то двигался. Он пока не мог разглядеть конкретно, что это было, зрение ему этого не позволяло. «Но чем бы оно ни было, оно выглядит очень большим, а значит не может быть серьезно опасным», — заключил Эван.
Он не мог четко видеть всего происходящего вокруг, потому что лицевая часть его гермошлема также была испорчена. Этот шлем со специальным стеклом, позволяющим человеческим глазам адаптироваться к этому миру, был также жизненно необходим, потому что бытие на планете Призма было организовано по принципу преломления. Нормальная геометрия здесь не действовала. Предметы здесь имели тенденцию делаться неясными, если пристально смотреть на них в течение долгого времени, так как человеческий глаз старался найти в этом мире несуществующие формы и организации.
Преломление происходило где-то между первым и вторым измерением (или вторым и третьим?) Никто, даже математики, не могли с уверенностью сказать этого.
Но любые подобные вопросы не будут беспокоить человека, глядящего через линзы Хаусдорфа. Именно такие линзы и были вставлены в гермошлем
Эвана. Впрочем, как уже говорилось, скафандр был сломан. В результате преломленные фигуры выглядели неправильными, когда он смотрел на них через неотрегулированное стекло. А тем временем незнакомый объект продолжал приближаться.
Это не просто приводило в замешательство. От этого можно было просто сойти с ума. К счастью, Эван был слишком уставшим, чтобы сильно волноваться. Он так измучился!
Он вел себя совершенно пассивно, чувствуя, что сейчас заснет или потеряет сознание. Он не был точно уверен, что с ним скорее произойдет. Да это и не имело значения.
Он лишь надеялся, что подкрадывающийся к нему объект первым начнет пожирать этот чертов скафандр, а не его самого.
Глава 2
Шторм бушевал во всю, в то время как Эван быстро шел по
Корбиски-авеню. Ему это нравилось. Сильные грозы были частым явлением в этой части Самстэда. Ветер, сильный дождь и вспышки молний бодрили и веселили его. В прямом смысле погода абсолютно не действовала на него, потому что, как и на всех жителях Самстэда, на нем был надет защитный костюм.
Его костюм являлся новейшим научным достижением. Внутренние регуляторы этого костюма позволяли человеку идти навстречу сильному ветру, не чувствуя при этом никакого напряжения. Специальные обезвоживающие и рассеивающие устройства следили за тем, чтобы лицевое стекло шлема оставалось чистым.
На улицах было много горожан, спешивших по своим делам и на каждом из них был надет индивидуально окрашенный костюм. Никто из них не обращал внимания на ураган, сотрясающий город.
Все эти костюмы были удобны не только для тех, кто носил их, но и для окружающих, так как одежда отражала не только индивидуальный вкус, но и профессию, и благосостояние, и личные интересы, Эван прошел мимо женщины, с возмущением унимавшей двух своих отпрысков, которые баловались со стабилизаторами, чтобы летать свободно в воздухе на расстоянии примерно одного метра над мостовой. Эван мог слышать ее крики по универсальному коммуникатору, распространяющему свои сигналы во все стороны. Она опаздывала на какой-то деловой ленч, и у нее не было времени на игры с непослушными детьми. Кроме тот, если они на поторопятся, если они не будут слушаться и вести себя как положено, они пропустят занятия по балету.
Эти доводы убедили молодежь вернуть регуляторы в прежнее положение.
Они мягко опустились на землю и зашагали в полном молчании, следуя за своей матерью. Только один мальчик время от времени отрывался на пару сантиметров от мостовой, пока строгий взгляд матери не заставлял его немедленно вернуться обратно.
Эван улыбался, наблюдая за этой немой сценой между матерью и сыном.
Затем он завернул за угол и очутился перед постройкой, похожей на крепость, с вогнутым сводом на фасаде. Он направился к производящему впечатление входу через центральную площадку. Над входной дверью голубым хрусталем была выложена мозаика, изображающая легенду об Авроре. В центре площадки перед зданием находился трехступенчатый фонтан, сделанный в форме символа компании. Фонтан представлял собой три огромные буквы, поставленные в форме пирамиды. Несмотря на сильный ветер, фонтан работал как положено. Вода была аккуратно наполнена гидростатическими зарядами.
Дверь узнала Эвана и разрешила пройти. Как только он вошел в фойе, его костюм автоматически приспособился к теплой температуре внутри.
Прикосновение к кнопке на правом запястье — и смотровое стекло вместе со шлемом откинулось назад, на костюм, сформировав высокий аккуратный воротник в стиле британских адмиралов семнадцатого века. Когда лифт доставил Эвана на четырнадцатый этаж, его костюм уже сам высушился и расправил образовавшиеся складки.
Ничто в его виде теперь не указывало на то, что предыдущие полчаса он провел, прогуливаясь под проливным дождем. Только безумство погоды на
Самстэде послужило поводом для изобретения таких костюмов. То, что появилось по необходимости, было развито привычкой и модой в гораздо более искусно и красиво сделанные вещи. Изобретения науки постепенно прокладывали путь к зарождению общественного вкуса, что было необычно для
Самстэда.
Сирам Мачока уже ожидал его. Так как пока в президентском офисе не было заметно ни одного письменного стола, можно было заключить, что предстоящий разговор должен носить неофициальный характер. Это вполне устраивало Эвана. Он чувствовал себя гораздо лучше, когда не требовалось применять дипломатические тонкости.