Прикид
Шрифт:
– Мне пора, – сказала я и торопливо поднялась.
Гейл тоже встала. Джош пропустил ее вперед.
– Обсудим мою идею в следующий раз, хорошо? – тихо сказал он, придерживая для меня дверь. – Речь идет о книге. И о снимках, которые вы только что видели.
На прощание он крепко сжал мою руку в своей. «Анжела, – сказала я себе, когда дверь в его квартиру захлопнулась, – ты играешь с огнем!»
– Смотри, берегись! – заметила Гейл, когда мы вышли на улицу. И покосилась на меня. – Берегись, девочка!
Почки на платанах распускались. Ренато махнул мне из окна «Треви».
Я отперла дверь и увидела Ральфа. Он улыбался.
– Совсем заработались?
На мгновение я лишилась дара речи. «Совсем заработались» – этими словами обычно встречает жена мужа, допоздна развлекавшегося с секретаршей. Затем, взяв себя в руки, я улыбнулась и ответила – примерно то же, что обычно в таких случаях отвечают неверные мужья:
– Да, дорогой.
У Рейчел начались каникулы, и я взяла два дня выходных. Гейл сама предложила мне, а в ответ на все мои протесты лишь отмахнулась и сказала, что Рик с удовольствием подменит меня, тем более что вскоре ей и самой придется отлучиться ненадолго. Ведь скоро начнется дерби 28 , и в течение вот уже пятнадцати лет она ни разу не пропускала этого мероприятия. По словам Гейл, она всегда выигрывала, после чего ей надо было отлежаться денек, оправиться от похмелья.
28
Дерби – ежегодные скачки на ипподроме «Эпсом-Даунс» близ Лондона.
– Но нам все равно придется нанять продавца, дорогая, – добавила она. – Может, удастся уговорить Тимоти перейти к нам. Он замечательно обслуживает дам, мужчины его ориентации никакой угрозы не представляют. Все женщины не моргнув глазом готовы раздеться перед ним донага. Уверена, он куда лучший знаток дамской анатомии, чем Билли Уаймен. Или твой приятель-фотограф с верхнего этажа. Кстати, как он поживает?
Развешивая несколько новых костюмов, она испытующе покосилась на меня.
– Хочет меня снимать, – ответила я.
– Да уж, наверное, хочет! По глазам было видно. – Она усмехнулась.
– Для книги, – добавила я.
– Ну конечно, для книги, дорогая!
И засмеялась. А потом умолкла, и я почувствовала себя полной дурой.
Итак, я взяла два выходных, но Рейчел, похоже, это было безразлично. Чем же заняться? Чем вообще занимаются жены и домашние хозяйки день за днем? Чем я сама занималась раньше? Что еще интереснее – чем занимаются безработные мужья работающих жен?
И очень скоро я поняла, что время может растягиваться словно резина.
– Купить что-нибудь надо? – спросил Ральф.
– Бараньих котлет, пожалуй, – ответила я. –
– Не беспокойся. Я схожу, – настаивал он.
Поход за котлетами занял два часа.
– Ты замечала, как разнятся цены в зависимости от магазина? – спросил он, вернувшись.
Я замечала и очень даже хорошо замечала, но для того, чтобы понять это, мне не требовалось двух часов.
– Схожу-ка я, пожалуй, за вечерней газетой, – чуть позже сказал он. – Может, заодно и в химчистку заскочить, забрать вещи?
Я подняла глаза от утюга:
– Как хочешь. Но это не к спеху.
Но он все равно пошел. К шести часам вечера я уже знала все новости, напечатанные в «Ивнинг стэндард». Ральф сообщил мне даже, что какая-то кобыла-двухлетка незаконно победила на скачках в Понтефректе, и о том, какая сегодня погода в Албании.
После шести настало время выпить. У Ральфа имелся вполне приличный запас спиртного. Он судорожно рылся в своих закромах в поисках какой-то особенной бутылки.
– Знаешь, теперь мы можем позволить себе купить целый ящик такого вина, – заметила я, глядя на почти пустую бутылку «Де Пей де Коте де Гасконь».
Ральф надулся и не ответил. Нет, решено, завтра я сама пойду по магазинам. И черт с ней, с гордостью Ральфа! Иногда он вдруг хватался за книгу – скорее всего для того, чтобы просто убить время. Изредка звонил телефон, но ни одного звонка от его агента не последовало. Затем в доме воцарилась гробовая тишина. Мне захотелось, чтоб Ральф вышел повидаться хоть с кем-нибудь, убрался из этого дома, ушел от самого себя. Но проблема заключалась в том, что у него никогда не было времени завести друзей. Теперь же время – единственное, чем он располагал. И он слонялся по дому, словно приговоренный к пожизненному заключению.
Меня это страшно огорчало и одновременно возмущало – видеть, как мужчина изобретает все новые способы убить время. Какая непозволительная роскошь! Я прекрасно понимала, в чем состоит его беда. Ральф был актером, а потому абсолютно не переносил одиночества. И еще был нежен со мной и никогда не жаловался. И часто говорил, что любит меня. И мы занимались любовью – немножко. Ложились мы рано – Ральф с тем, чтобы сократить тягостный день, я – чтобы просто побыть рядом с ним. Но уснуть почему-то долго не удавалось. Я лежала и прислушивалась к ночным звукам: крики пьяных, возвращающихся из бара, отдаленный шум вечеринки, визги очередной жертвы Фатвы.
И мне страшно хотелось, чтоб поскорее настало утро и можно было пойти на работу.
На второй день Рейчел снова укатила в «вольво», за рулем которого сидела чья-то сияющая мамаша, и я решила навестить Кэролайн. Она обрадовалась, увидев меня, и мы посидели в саду. Все как в старые добрые времена, только теперь я никак не могла понять, как можно было вести подобное существование изо дня в день.
Кэролайн пребывала в обычном для нее состоянии крайнего негодования и выглядела усталой, как часто выглядят сидящие без дела люди. Жаловалась на Патрика, на частную школу, в которой учились дети, на соседских собак – словом, на все, что только приходило в голову.