Приключения 1975
Шрифт:
— Давай.
Пригнувшись, Антон пролез меж корнями в логово. Федор за ним.
— Я думал, тут воды полно, — сказал Комолов. — А сухо.
Голос его звучал в подземелье приглушенно.
— Там вот, справа, дренажная ямка. Влага под уклон стекает.
— Что это, твоя сидьба?
— Ну! Такой свет тогда был, не темнее?
— Такой же свет. Точно такой, — не задумываясь, ответил Антон.
Он удобно устроился справа от лаза, подложил под мышку свою котомку, словно собирался провести здесь время до полуночи, когда звери обычно
— И стрелял оттуда? Со своего места?
— Отсюда, Зимогоров, отсюда.
— Вот и посмотрели, как было дело, Антон, — задумчиво протянул Федор. Все было верно. Комолов говорил правду. Сомневаться не приходилось. Со своего места он стрелял. И попал.
«Что ж я завтра-то Стеше скажу? — с тоской подумал Федор. — Как разговор поведу? Страшнее ножа ей правда…»
— Такой человек погиб!
— А мне, думаете, не жалко! Так что поделаешь… — произнес Антон. — Случилось так случилось. И все тут. Ну убейте и меня кстати. Только не убьете. Не подведете под расстрел.
«Почему Комолов все наперед продумал? — опросил себя Федор. — Время было? Жестокий он и черствый, как бревно, которому все равно, на кого падать, кого давить? «Не подвести под расстрел»… Слова-то какие! Бывалого человека. И почему такая уверенность в безнаказанности?»
— Тебя, Комолов, значит, не «подвести под расстрел»? Заговорен, что ли?
— Слово, выходит, знаю… Закон называется.
— Да-ак, — крякнул Федор.
— Вот тебе и «дак».
— С медведем здесь советовался?
— И без медведя были… — запнулся Комолов, — …было времени достаточно. Не то вспомнишь, Зимогоров, когда дело до такого доходит.
— Да, смекалки тебе не занимать… — глухо проговорил егерь.
А Комолов сказал убежденно:
— Я правду говорю, Зимогоров. Все как есть! Стреляно из моего карабина. Нарезы на пульке сличите. Можно и экспертизу не делать. Сам во всем признался. Чего ж еще?
— Вера дело великое… — кивнул Федор. — Ладно… Пошли отсюда.
Выбираясь через лаз, Комолов вдруг подумал, что ему признаться в несовершенном убийстве было легче, проще, нежели в том, что пуля, которую найдут в теле инспектора, окажется егеревой. Подобных больше ни у кого нет. Это точно. И Гришуня подтвердил, узнав, что обойму Антон стащил у егеря из стола. Убойные! Ведь как однажды обнизил, прицелившись, а зверя все же свалил.
Когда Антон увидел эти патроны в неплотно задвинутом ящике стола, то по внешнему их виду сразу решил, что они особые…И не сдержался!.. А егерь, выскочивший из комнаты на зов жены, ничего и не заметил. Да и как? В ящике таких патронов добрая сотня валялась. Не пересчитывал же их Зимогоров после того, как Антон отметился у него на кордоне.
«Ничего, пусть егерь поудивляется, признав свою пулю», — решил Комолов, но признаться в воровстве было противно.
Федор вылез вслед за Комоловым. Комолов двинулся было прежней дорогой, но Федор сдержал его:
— Давай, Антошка,
— Пошли…
V
— Где это вы пропадали? — спросила Стеша, когда Зимогоров и Антон вернулись к костру у балагана.
— Да вот Комолов исповедовался… — ответил Федор.
Стеша увидела связанные руки Антона и возмутилась:
— Зачем это? Безобразил Антон?
— Так надо, — не глядя жене инспектора в глаза, пробурчал Федор. — Потраву зверю бессмысленную делал.
— А когда Семен сюда вернется?
— Не знает Антон. Ничего он толком не знает, черт его побери. Вы не… не особо того… переживайте. Тайга…
«Конечно, тайга… — подумала Стеша. — Вернется Семен, коль вещи его здесь. Подождем. Разберется с безобразиями Антона и придет».
Антон выглядел, словно двоечник, бравирующий своим незнанием, и лишь поэтому Стеша решила пока не спорить с Зимогоровым, искренне считая, что связал он Комолова сгоряча.
— Давайте чай пить, — предложила Степанида Кондратьевна: не оставит же Федор за ужином Комолова со связанными руками.
И Антон словно понял ее:
— Не убегу я, Федор Фаддеевич. Честное слово, не удеру.
Что-то очень не нравилось егерю в тоне Комолова. Бесшабашность ли, бездумие, но очень не нравилось. Скрепя сердце, впервые за много лет уступая женской, конечно же, просьбе, егерь снял путы с Антоновых рук.
Глянув на Зимогорова, Стеша приметила, что тот спал с лица, меж бровей и у губ просеклись морщины. Она подумала: «Как же глубоко переживает егерь всякий случай в тайге!»
— Ведь я тоже виновата в происшедшем, — вслушиваясь в слова, которые сама произносила, сказала Стеша.
Поперхнувшись горячим чаем, Федор поставил кружку на землю:
— Уф ты… горяч…
— Да, да. Я тоже виновата. Понимаешь?
— Трудно мне понять такое… — сказал Федор и подумал: пусть говорит, лишь бы не замыкалась, не считала, сколько дней Семен Васильевич в тайге, не приходило бы ей на ум самое плохое. В молчании могло таиться все что угодно, даже догадка. Ведь бабы, они верхним чутьем берут.
— Чего ж тут понимать? Разве трудно сообразить, что часть вины Комолова лежит и на мне, на его педагоге?
— Вот вы о чем, — закивал Федор. — Тогда всех учителей надо к ответу тянуть. Мол, не умеешь воспитывать — не берись.
Егерь нарочно высказался очень общо, чтоб учительница могла возразить на огульную хулу.
— Но ведь не все ученики безобразят.
— Тогда виноваты не учителя.
— Нельзя так рассуждать, Федор Фаддеевич.
«Оно само собой нельзя, — подумал Федор. — Да что поделаешь… Приходится». И упрямо продолжил:
— Значит, он сам виноват… Слишком общо все у вас, ученых.
— Э-э, — протянул Комолов. — Просто человек животное. Млекопитающееся из породы узконосых обезьян.
— Во-первых, Антон, млекопитающе-е. Во-вторых, не из породы, а из семейства.