Приключения 1990
Шрифт:
Передо мной возникает образ главного почему-то со свирепой, багровой физиономией, и с полсекунды я постигаю обрушившееся на него несчастье. Образ покойной мамаши выходит у меня некоей старухой в черном, похожей на богомолку.
Я понимающе киваю, и девочка уходит.
Теперь звоню я. В комедийное объединение. У меня снимается фильм. По моему сценарию. Это большая удача, большие деньги, и все мне завидуют. К телефону никто не подходит. Я кладу трубку, достаю ножницы и начинаю подравнивать ногти. Пальцы у меня дрожат. Делать нечего. Может, позвонить жене? Приехал, мол, то-се... Но вспоминаю тещу
Игорь Егоров
Пахнуло морозом. Дверь гаража раскрылась, на пороге появился тип в ватнике, мохнатой кепке кавказского покроя и замасленных расклешенных брюках.
— Здоров, хозяин! — молвил он озабоченно. Протянул руку, представился: — Эдуард.
— Игорь, — ответил я на рукопожатие.
Эдуард расстегнул ватник. Вздохнул, разглядывая машину. Я рассматривал Эдуарда. Это был человек с прекрасно развитой грудной клеткой и, судя по всему, бицепсами, скуластым, цыганистым лицом деревенского красавца, с наглыми, всезнающими глазами. Тут надо сказать, что я остро чувствую людей. И сразу понимаю, кто передо мной. Ошибаюсь редко. Сейчас передо мной стоял жулик. Мелкий, изрядно битый судьбой и жизнью, но неунывающий. Сидевший, точно.
— «Победа», значит, — произнес Эдуард, закуривая и опуская лапу на пыльный капот. — Крылья нужны?
— Аккумулятор, — сказал я рассеянно. — Можешь?
— Четвертной, — последовал незамедлительный ответ. — Новье... От грузовика. Кру-утит... — И Эдуард всем лицом и туловищем изобразил восхищение по поводу того, как аккумулятор крутит.
Я показал десятирублевку.
— Чи-иво? — Собеседник демонстративно застегнул ватник. Поправил кепку. — Издеваешься? Новье аккумулятор...
— Ладно. — Я бросил купюру на капот. — И еще пять за мной.
Эдуард посмотрел на деньги, такие реальные. Скривился, сопя в размышлении. Сказал:
— Если б душа не горела...
Пока раскочегаривался движок, превращая гараж в газовую камеру, я стоял у входа и, покуривая, наблюдал, как плечистая фигура Эдуарда, загребая снег штанинами, удаляется в неизвестном направлении с моим червонцем. Этого кадра здесь раньше не было. Из новых, что ли?
Мимо проехала «Волга». Затем остановилась и, юзя облепленными снегом колесами, дала обратный ход. Я увидел Мишку. Мишка — старый приятель. Раньше работал шофером в нашем КБ.
— Привет! — В голосе его звучала задорная радость.
Я тоже расплылся. Парень он отличный — добряк, с юмором. Люблю таких. Поэтому с чистосердечной улыбкой я вглядывался в его конопатую, бледную физиономию (он рыжий, как бульдог) и тряс худую, нешоферскую руку.
— Отслужил.?
— Первый день, — доложился я. — Сейчас — в военкомат, отметиться... — И кивнул на раскрытый бокс, где в клубах дыма рокотал мой танк.
— Глуши мотор, — посоветовал Михаил. — У меня два часа свободы, подвезу. Поговорим... Как с работой-то у тебя?
Мы уже приготовились зацепиться языками, но тут возле нас чертом возник Эдуард.
— Привез? — мрачно спросил он у Мишки.
Тот открыл багажник, вытащил новое крыло «Москвича».
— Ну, мы в расчете? — уточнил Эдуард, неприязненно косясь на меня.
Мишка кивнул, и Эдуард, сунув крыло под мышку, вновь отбыл по странным своим делам. Страдая от вредных выхлопных газов, я запер гараж и уселся в «Волгу». Спросил, имея в виду Эдуарда:
— Кто такой?
Мишка крутился на пятачке между гаражами — разворачивался.
— Эдик? — Он дернул щекой в ухмылке. — Инвалид! С желудком у него чего-то такое... Сторож в кооперативе. Мастер на все руки. Прием любых заказов. Спереть, достать, продать; берется за любые работы: надо — машину покрасит, надо — движок переберет... Все умеет. И все чужими руками. Живет на комиссионных. Володьку Крохина знаешь? Из газеты? Через два бокса от тебя? Он хорошо сказал. Эд, сказал, бездельник, но человек деловой. С деньгами-то у тебя как?
— Приплыл пароход на мель.
— Во, — озадачился Мишка. — И у меня тоже. Я тут жениться задумал. Ну сразу куча проблем. Во-первых, с жильем... — Мишка жил за городом, в деревне.
— С жильем у меня тоже, — вздохнул я.
— Слушай, ты... по-английски соображал ведь? — Михаил помедлил. — Я сейчас в «Интуристе», вожу всяких...
— Не тяни душу.
— В общем, так, — отважился он. — Прошлое лето наведался я к бабке. Под Архангельск. В деревню. Короче, пособирал на досуге иконки. Шастал по всей округе — по чердакам, избам заколоченным. Итог: имеется два мешка, а что с ними делать, хоть убей... Доски трухлявые, ни фига не разобрать — одна чернота. И...
— И дерзкий замысел родился в твоей бедовой голове, — закончил я. — Смотри... Бедовые головы, их, знаешь, наголо любят стричь.
— Дык ведь... такова се ля ви, как говорят французы, изучающие русский язык, — грустно отшутился Михаил. — Дом надо строить. А на машине что слева сшибешь, то уйдет — не заметишь. Слесарю дай, мойщице дай...
Возникла пауза, заполненная ровным гудом мотора.
— Ну и чего думаешь? — спросил я, проникаясь идеей.
— Я думаю! — сказал Михаил с тоской. — Толку! Доски расчищать надо, а это реставратор... где он? Потом язык — ни хрена же не соображаю, как глухонемой...
Я поразмыслил. Один художник, впрочем, может, и не художник, а как раз реставратор — в тонкости его специализации я не вникал, был мне известен. Олег. Школьный дружок. До армии мы с ним встречались в его мастерской: выпивали среди скульптур и живописи. Но возьмется ли он за иконы? Я почувствовал, что включаюсь в жизнь.
— С реставратором уладим, — сказал я. — Язык тоже... подвешен. А вот клиент — это уж...
— Клиент что? — Мишка рулил, напряженно смотря на дорогу. — Клиент будет. Как бы все остальное утрясти... Знаешь, заезжай вечерком, прямо сегодня. И решим. — Он остановил машину у военкомата. — Жду?
Я кинулся к дежурному: так и так, прибыл...
— С двух часов! — был краткий ответ.
— С двух часов, — сказал я Мишке. — Попали!
— Ну это... я не... — развел он руками. — Работа. А может, ты завтра? Необязательно же сегодня?