Приключения-75
Шрифт:
— А если в царапины попадет инфекция? — говорил он. — А психические травмы?..
Суржиков стал доказывать, что «психические травмы» теперь только на пользу, что к ним все равно надо привыкать, но доктор был непреклонен...
Мичмана разбудили ночью. Прибежал связной, передал приказ капитан-лейтенанта Седельцева срочно явиться в штаб. Пошатываясь от тяжести в голове, Протасов выходит на палубу своей новой «каэмки», точно такой же, как та, что стала могилой механику Пардину и его, мичмана, неусыпной болью. Он гладит шероховатую стену
Потом он идет вслед за связным по темной парковой дорожке, стараясь справиться с зябкой дрожью во всем теле.
— Что сказал доктор? — с улыбкой спрашивает Седельцев, едва мичман переступает порог.
— Велел выспаться.
— Значит, все в порядке. Я его знаю, он бы не выпустил.
Мичман молчит, боясь расспросов.
— Дорогу в Лазоревку не забыли?
— Никак нет!
— Получены сведения, что там снова готовится десант. Выходить надо немедленно, пока темно. Пойдете протоками. Если обстреляют, не отвечайте, пусть думают, что рыбацкий катер. Ясно? Вопросы есть?
— Так точно! Никак нет! — И Протасов расплывается в широкой улыбке...
На рассвете новая «каэмка» Протасова входит в темень под вербами, прижимается к зыбким мосткам Лазоревки. Задыхаясь от нетерпения, мичман бежит по тропе сквозь влажные заросли лозняка. Но ожидаемой «бурной» встречи с лейтенантом Грачем не получается: начальник заставы спит за столом, положив голову на руки. В окно косым пробивным лучиком заглядывает солнце, высвечивает трещинки на белой стене мазанки. Но вот лучик гаснет, мичман оборачивается и видит в окне деда Ивана. Старик улыбается всем своим щербатым ртом и манит пальцем.
— Что, дед, не спится? — спрашивает Протасов, выходя на крыльцо.
— Откуда ты взялся? — дед легонько толкает мичмана в грудь, поджимает губы, стараясь посерьезнеть, и не может справиться с улыбкой.
— Оттуда. — Протасов показывает в сторону солнца.
— А я в разведку ходил, — хвастает дед. И начинает рассказывать о своем путешествии на тот берег, о вылазке сержанта Хайрулина, о плененном офицере, о лодках, заготовленных в задунайских протоках.
— Милый мой дед, — говорит Протасов, обнимая старика. — Я всегда знал, что ты молодец.
— Что я! Да разве я... Вот про тебя все говорят. Даянке прямо проходу нет...
— Где она сейчас?
— Где ей быть? У ворот дожидается.
— Что же сюда не идет?
— Стесняется.
— Прежде я этого не замечал.
— Прежде она была девка, а теперь — баба.
— Ты откуда знаешь?
— Все говорят. Народ говорит — зря не скажет. Ты б женился на ней, а?..
Протасов идет к воротам, но там уже никого нет. И понимает —
Незнакомая печаль давит ему горло, сковывает ноги. Он смотрит на залитые ранним солнцем плетни, переминается в мягкой, словно пудра, дорожной пыли, не решаясь бежать за Даяной. И чем дольше стоит, тем сильнее опутывает его странная нерешительность...
— Товарищ мичман! Вас лейтенант Грач вызывает!..
Они обнимаются, как и подобает старым друзьям, перешагнувшим через разлуку.
— Отдышался?
— Только голова побаливает. Доктор говорит — контузия.
— Правильно говорит доктор.
— Может быть. — Протасов отводит глаза. — Я действительно стал каким-то контуженным, нерешительным стал.
— В госпиталь почему не лег?
Протасов молчит. Лейтенант продолжает:
— Ну и ладно... Давай ближе к делу. Что «языка» взяли, знаешь? А о готовящемся десанте? Пленный показывает: в протоках сосредоточено до семидесяти лодок. Если на каждой пойдет только по пять человек, это уже триста пятьдесят десантников.
— Отобьемся.
— Пленный показывает, что десантники еще не прибыли и лодки охраняются небольшими силами.
— Ну! — Протасов смотрит в глаза Грачу, напряженно ждет.
— Мы решили сделать вылазку этой ночью, разгромить пост, увести лодки или подорвать их.
Протасов закуривает, пуская дым в низкий потолок.
— А начальство как, одобряет?
— К нам выехал военный комиссар отряда товарищ Бабин...
Полуторка из отряда появляется только к десяти. В кузове на ящиках с гранатами и патронами сидят восемь пограничников — отделение из маневренной группы — с одним станковым пулеметом.
— Это не просто отделение, — говорит комиссар, выслушав рапорт. — Это те ребята, которые участвовали в вылазке Гореватого. Слышали? Так вот, это они увели у врага две пушки со снарядами...
Батальонный комиссар Бабин — плотно сбитый человек с широкими рабочими руками и уверенными манерами хозяина — быстро шагает к заставе, кидая через плечо вопросы:
— Что местное население? Сколько раненых? Как сегодня противник?..
— Противник ведет себя тихо, — отвечает Грач, радуясь словам Бабина. Прибытие отделения может означать только одно — одобрение плана вылазки.
Бабин быстро входит в канцелярию заставы, садится на койку, с любопытством пробует ее скрипучую упругость.
— Докладывайте, только по порядку...
Через четверть часа он удовлетворенно откидывается от карты и говорит то, что больше всего хотели услышать от него и лейтенант Грач и мичман Протасов.
— Первые атаки мы отбили. Но будут и вторые, и десятые будут. Пока не отобьем у противника саму охоту к атакам. Прежде мы боролись за тишину на границе с помощью выдержки. Теперь отвадить противника мы можем только решительными мерами. Пусть он боится наших десантов. За око — два ока! Так нас учили?..